– А что – не те запахи?! – Возмутился Пень и даже встал.

– Да те, те, те. Но все же – рядом с такой техникой, – академик покосился на Климашу.

– Это вы зря, – Майка отпустила рукав Пеструхи, – Климаша тут совершенно не в обиде. Она тоже… наш сотрудник. Вообще, – Городошница обвела вдруг притихших анпилоговских людей взгдядом тщательно подкрашенных глаз, – она такая… Она… тоже человек.

Академик помолчал. Потом снял очки и очень старательно заправил их в верхний карман пиджака:

– Ну да, ну да. А Климаша – это, собственно, «машина, сделанная в Клину»? Я правильно сообразил?

– Да, все верно, – хмыкнул Анпилогов, – только я вам скажу, что данная техническая единица, КАМ-75, производства Клинского завода аналоговых машин..

– Я прекрасно помню этот коллектив разработчиков, – с готовностью отозвался Пеструха. – Они были довольно чудными. Ходила даже легенда, что коллектив умудрился заложить в одну из версий модельного ряда КАМ… ну, скажем так, свой вариант осознания мира. Пусть это звучит ф-ф-фантастично, но такова легенда, поверьте.

Тут академик Пеструха начал стесняться присутствующих и вновь надел очки.

Женя Патокин нервно сглотнул, сполз со своего стула, подошел к Пеструхе и сказал:

– Старший коллега несколько преувеличивает: «осознание мира»… Я вот знал людей, которые делали эту машину. И это были хорошие… коллеги. И у них все было несложно. Они хотели сделать хорошую машину, которая с помощью подачи электрического тока, пропущенного через всякие там сопротивления, емкости и намотанные вручную медные катушки, способна воссоздать некие процессы. То есть, простите, как вскоре будет говориться – продвижения. Это я с латыни перевожу. То есть получается – как имитация человеческого состояния, выраженная в странных кривых на конкретном черном осциллографе. Формулу-то не выразишь – ни словами, ни переменными. Но в картинке – вся суть.

– Ну, коллега, здесь вы не совсем правы, – снова вступил Пеструха. – Существуют ведь такие многомерные математические построения – и это касается таких областей, как топология, на основе которых, как я читал, действительно строились модели сознания.

При слове «топология» Леник вскинулся, но промолчал. Он прекрасно помнил, как произнес это слово на Ледострове Явич, и как из ряда заключенных вышел тот математик с красным обветренным лицом.

– А некоторые, между прочим, гадают по руке… – вдруг сказала Майя.

– Как– как? – переспросил Пеструха.

И в этот момент все увидели, что академик, наконец, занял свое место на этом празднике.

И стало заметно, что все разместились на трех уровнях. Но был и промежуточный.

Пеструха не пошел за стол, а забрался на лесенку, на последней площадке которой Пень обычно собирал схемы на верхней панели Климаши, то есть академик Пеструха сидел на верхнем уровне, на последней ступеньке лесенки. А внизу, у его ног, устроилась Майка Городошница – и стоило ей поднять голову – она могла уже видеть своего кумира. Так она оказалась на нижнем уровне.

Остальные же продолжали сидеть за столом – на среднем.

Промежуточный же уровень – стоя – пока занят не был.

Женя опорожнил свой стакан, сооруженный Пнем, потом подал его создателю и потребовал возобновления. Пень исполнил. Тогда Женя протянул стакан академику Пеструхе, переступив через Майку, и поставив ногу на среднбюю ступеньку. Пеструха долго отмахивался, но Женя не отступал и дождался, пока Пеструха доведет стакан до посденего глотка.

– По руке! – продолжила Майка. – Как жить, с кем жить, от кого ждать беды, чем все это кончится… Вообще – про любовь.

– Хм… – проговорил сверху Пеструха, переставший вдруг застревать на гласных. – Кое-что об этом слове. Вы же произнесли это слово?

– Да, произнесла, – проговорила Майка визгливо.

– А вот не знаю такого слова, – опять вступил Пеструха.

– А я… вот узнала, – вдруг громко вставила Уля, быстро-быстро переплетая кончик косы.

Женя забрал у Пеструхи стакан, приподнял его и удовлетворенно крякнул.

– Нет, – вдруг замотал головой академик, – нет и нет. Вы ошибаетесь. Здесь нужно произнести другое слово. – Он приостановился, снял очки, зажмурил беззащитные глаза, проговорил. – Сеябус.

Женя прошел на свое старое место, сел, протянул руку и обнял Улю:

– Да не пугайте вы нас, старший коллега. Женщина все просто и понятно назвала. И в этом суть.

– Нет! – вдруг взвился академик. – Не в этом! И вы прекрасно знаете, Патокин, только передергиваете! Помните фразу: «И тогда нам уже не будет свойственно то полное и всепоглощающее чувство…» – это и есть сеябус. Только что мы стали свидетелями реального использования так называемого «постного огня». И о чем это говорит?