В общем и целом, часть характеризовал один эпизод.

Страна праздновала День Военно-морского Флота. И мамины сотрудники тоже праздновали, что они, хуже людей, что ли? Они сначала на работе праздновали, потом поехали на Невский гулять и тоже праздновать. В форме.

А один блестящий офицер так напраздновался, уже отколовшись от коллектива, что прям в форме и при эполетах стал в девять вечера отливать на угол гостиницы «Октябрьская». И его, офицера в парадной форме, с кортиком, под белы ручки приняли другие офицеры, милицейские. И передали с рук на руки патрулю. А патруль (тоже, надо заметить, при параде) отвез надежду русской армии в комендатуру.

Позор части! Два дня народ клубился в курилках, и все разговоры были только вокруг этого случая. Состоялся Суд офицерской чести, где виновника журили за несдержанность в физиологических отправлениях. На что он, уже трезвый, только мекал:

— А лучше было бы в штаны?..

Потом его ругали за несдержанность в лексических отправлениях. Оказывается, он лексически отправлялся и на милицию, и на патруль, и даже на коменданта. Тут он уже счел за лучшее промолчать.

А потом было общее собрание части. Где матушкин отдел лишили звания «Отдела коммунистического труда». Вроде мелочь, но премии накрылись. Обидно.

Собрание закончилось, нарушитель убежал, стыдясь товарищей. Остальные, обсуждая происшествие, направились к выходу. Маменька с подругой впереди, остальные отдельские сотрудники, все сплошь мужчины, позади.

И тут наконец господа офицеры пришли к единому мнению, которое выразил один:

— Да ну, мужики, фигня все это. Зато — смотрите: у наших девочек ноги — самые красивые!

Правильный вывод, я считаю.

Вот пока суть да дело, пока я вам тут про офицеров рассказывала, нам же дом отремонтировали! И мы въехали — наша с родителями квартира на третьем этаже, бабушка Нина Леоновна и Олино семейство — на втором. Да и соседка наша Капа с сыном Юрой, кто не забыл, тоже тут же, но на пятом. А если пройтись по другим этажам — тоже встретишь бывших соседей, много, оказывается, было тех, кто не согласился ни на какой другой вариант. Над нами, на четвертом этаже, например, оказалась Нинка с мамой и дочкой.

Надо заметить, что из детей я была самая старшая, поэтому как бы приближалась к женской части нашей когорты. И многое из того, что проходило мимо детей, от меня не скрывалось.

Итак, Нинка. Я восхищалась ею тогда, восхищаюсь и сейчас. Как «Женщиной как таковой» и «Блондинкой в полном смысле слова». Вот это была настоящая «Чистая линия», что бы ни говорила нам сегодня реклама.

Она была несколько раз замужем, причем за мужчинами гораздо старше себя (старше — это минимум лет на сорок, а то и на сорок пять), и получала от этого настоящее удовольствие. Будучи даже верна своим мужьям в краткие периоды брака, она была искренне блядовита в промежутках. Старые мужья дарили ей подарки, содержали, снабжали деньгами, а она жила в полной уверенности, что уж старых козлов, которые будут носить ее на руках, на ее век хватит. Среднего роста, тонкокостная, с большой грудью, крутыми бедрами и тонкой талией — она всегда была нарасхват.

А теперь несколько фактов из жизни женщины.

Один из старых мужей подарил ей шубу из леопарда. Нет, вы представляете, что такое в восьмидесятые годы двадцатого века было иметь шубу из леопарда? Когда Нинка выходила в ней на улицу, бабы падали и складывались в штабеля от зависти. Шуба была длинной, роскошной, муж привез ее откуда-то из глубин Африки, будучи там в командировке (он был, кстати, неоднократным олимпийским чемпионом. Сколько раз и в каком виде — не скажу).

Заходим мы к ней как-то кофе испить, и что же мы видим? На полу разложена шуба, а Нинка ползает вокруг нее на коленях и маникюрными ножницами отстригает половину. Пока мы поднимали челюсти с пола, Нинка подняла голову, сдула непослушную прядь, упавшую на глаз, и сказала:

— Только что слышала по телевизору: в этом сезоне в моду входят полушубки!

Нинка в промежутках между браками очень увлекалась театром. Мариинским. И ходила на спектакли по контрамаркам, одновременно переимев всю мужскую часть труппы. Периодически она приглашала своего очередного любовника со товарищи к себе домой, где они выпивали, потом гости пели оперные арии у нас на лестнице, а потом соседи пугались, когда в темноте подъезда хорошо поставленный бас гремел на всю лестницу: «Эх, не нае…уться бы!..», а после этого исполнял «Блоху» со всей оперной мощью.

Надо отдать должное, когда Нинка находилась в связи с кем-то из труппы, она, как честная женщина, ходила на все спектакли хахаля (правда, практически никогда не досиживала до конца, да и приходила не к началу). И не скупилась на знаки внимания.

И вот — «Аида». Почти четыре часа оперного действа. Нинка в тот момент только что стала любовницей Л., известного тенора. Поэтому она как следует подготовилась к выходу в свет.

Совсем незадолго до этого ей из Америки привезли платье — ярко-голубое, шифоновое, все такое летящее и блестящее. В общем, это обращение к тем, кто помнит, как одевались женщины в начале восьмидесятых годов. Нинка в зале Мариинского театра была как яркая райская птица среди невзрачных воробьев. К тому же на коленях у нее стояла роскошная корзина с цветами.