Однако лезть в реестр за этими сведениями вовсе не обязательно. Дело в том, что сводная информация об акционерах «Газпрома» в 1996 году готовилась дважды: к собранию акционеров (июнь) и к выходу акций в виде ADR на американский рынок (октябрь), как того хотели иностранные аудиторы. И в том, и в другом случае никакого единоличного владельца почти 30 % акций (что соответствовало на тот момент $5 млрд) в реестре не значилось.

Уставный капитал «Газпрома» был разделен на 23 673 512 900 обыкновенных акций номиналом 10 руб. 40 % этих акций были закреплены в федеральной собственности, 33 % в 1994 году разыграны на чековых аукционах среди жителей 61 субъекта Федерации, где имелись предприятия РАО, 15 % принадлежали трудовым коллективам предприятий РАО, 10 % в 1992 году выкупило само РАО «Газпром» по номиналу для продажи в виде ADR, 1,1 % — взнос в уставный капитал АО «Росгазификация», 0,9 % торговались на Владивостокской фондовой бирже.

По данным начальника управления РАО «Газпром» по организации работы с ценными бумагами Эдуарда Иванова, отдельным гражданам и фирмам принадлежали сотые и тысячные доли процента капитала «Газпрома». Например, всему руководству РАО (а это десятки людей) принадлежало не более 0,04 % акций, что соответствовало лишь $6,2 млн. Впрочем, это еще не доказывало, что Черномырдин не имел акций на $5 млрд.

А доказательство намного проще. Напомним, что американцы первымие назвали эту цифру. Тогда акция «Газпрома» стоила лишь $0,1. То есть все РАО оценивалось не более чем в $2,5 млрд.

Впрочем, нехорошие слухи никак не повредили Черномырдину. Неслучайно, видимо, Игорь Шабдурасулов опроверг и слух о $5 млрд в весьма мягкой форме — без угрозы подать в суд на Le Monde. Зато эти слухи укрепили имидж «Газпрома» как крупнейшей и мощнейшей фирмы. Огромная даже по мировым меркам цифра $5 млрд привлекла к «Газпрому» внимание прессы в России и за рубежом. Журнал Time уже 31 марта 1997 года под заголовком Survival of the Fattest («Выживает самый толстый») опубликовал материал об огромном потенциале «Газпрома»: его акции подорожают еще раза в три; он, при желании, вытеснит с европейского рынка Норвегию и Алжир; наконец, инвесторы не должны бояться предстоящей реструктуризации — на независимые части «Газпром» разделят не ранее чем через 50 лет, и т. д. Эта PR-кампания привела к закономерному результату: котировки акций «Газпрома» в Российской торговой системе повысились: с 1 по 4 апреля 1997 года курс вырос с $0,66 до $0,68 за акцию.

Таким образом, слух о миллиардах Черномырдина принес выгоду «Газпрому». И если его выдумал не сам «Газпром», то ему явно стоило это сделать.

Кстати, сам Виктор Черномырдин на статью в Le Monde отреагировал весьма хладнокровно и тоже заявил, что не намерен подавать в суд на газету. Свое решение он объяснил тем, что все равно всем ясно, что это неправда. И заполнил налоговую декларацию, из которой следовало, что за весь 1996 год премьер-министр заработал 46,387 млн руб. С этой суммы Виктор Черномырдин заплатил 9,956 млн руб. подоходного налога.

Le Monde опубликовала опровержение. В нем говорилось, что газета «неудачно приписала бывшему директору ЦРУ Джону Дейчу и директору ФБР Луису Фри утверждение, согласно которому состояние Виктора Черномырдина за четыре года возросло с 28 млн до 5 млрд долларов». А 8 апреля 1997 года в деле о премьерских миллиардах была поставлена жирная точка. На страницах «Коммерсанта» известный французский публицист Анри Труайя доказал, что появившийся в Le Monde, а затем и в «Известиях» материал — лишь попытка «наезда» на российского премьера. Доказательствами же ни одна из газет не обладала. Поэтому настоящего шума не получилось.

В мае Борис Немцов и Рем Вяхирев согласовывали новый проект указа, согласно которому глава «Газпрома» остался доверительным управляющим 35 % госакций компании, но лишался права голосовать единолично.

То есть возникший было конфликт между президентом «Газпрома» Вяхиревым и некоторыми членами правительства завершился примирением. Депутатов же, обеспокоенных судьбой «Газпрома», успокоил Виктор Черномырдин, заявив, что «никакой речи о разделе естественных монополий нет и быть не может — ни сейчас, ни в обозримом будущем».

В апреле 1997 года в результате перегруппировки сил в российском правительстве произошло резкое ослабление фигуры премьера до почти ритуальной и качественно столь же значительное усиление Анатолия Чубайса. Скорость, с которой уходила команда Черномырдина, казалась просто необъяснимой. Если, конечно, не предположить, что за стремительным отступлением скрывался трезвый политический расчет.

То, что президент должен ограничить в правах хозяина Белого дома, было очевидно. Правительство своим последовательным и неуклонным погружением в бюджетную яму фактически поставило Бориса Ельцина перед лицом реальной угрозы массового социального недовольства со вполне предсказуемыми политическими последствиями. Но вряд ли кто ожидал, что это ограничение произойдет настолько драматично. И быстро.

Уход из правительства близких Черномырдину людей начал восприниматься просто как обвал. А отставки министра путей сообщения Анатолия Зайцева и первого замминистра финансов Андрея Вавилова — аппаратчики говорили, что у него с премьером «отношения почти родственные», — только усилили это впечатление.

Однако Черномырдин всегда демонстрировал удивительную способность в последний момент избежать, казалось бы, неизбежного краха. Так, не раз и не два активно подсиживавший шефа первый вице-премьер Олег Сосковец примеривался к его креслу. И каждый раз оно ускользало из-под него буквально в последнее мгновение. Кроме того, Черномырдин в силу своего прошлого и благодаря особенностям менталитета был гораздо ближе лидерам субъектов Федерации, чем Анатолий Чубайс, Алексей Кудрин или стоящий за их спинами Владимир Потанин. Для них он был «своим» даже в увлечении охотой.