Игорь, Игорь… Наверно, он сейчас нервничает, беспокоится — куда это запропастилась Юля?

Из крайнего купе доносились два голоса — мягкий женский, с жалобными интонациями, и напористый, громкий мужской, он часто прерывался веселым хохотком. Краешком глаза Юля заметила: разговаривают молодой моряк в форменке с полосатым воротником и женщина лет тридцати пяти, миловидная, с косами, уложенными венком.

Вышла в коридор. В окне пробегали столбы, растрепанные сосны, серые штабеля деревянных щитов для снегозадержания. Юля смотрела и слушала: женщина и моряк спорили.

— …Но как я могу с этим мириться? Мальчик хорошо учится, а его избивают. Я член родительского комитета. Понимаете, мы живем около станции. Привезли арбузы. Открытые вагоны. Школьники через тайную калиточку ходили — мимо контролеров, — палками доставали арбузы. Мой мальчик очень честный. Он мне сказал… Так его за это окунули в бочку.

Моряк хохотнул.

— Неужели вам смешно? Вот я неделю не была дома, возвращаюсь, а внутри все дрожит: жив ли хоть мой мальчик?

— Сам должен был задержать воришек.

— Что вы предлагаете: чтобы он заменил милицию?

— Только не должен расти трусом и одиночкой. Плохой получится человек…

— Хороший получится! — сердито перебила женщина. — Я его лучше знаю. Почему плохой? Учится на пятерки, ведет общественную работу, член совета дружины, вечером… вечером он дома, со мной. Вы не знаете, что у нас делается на улице!

— А подрался он хоть раз с хулиганами? Или бегает к мамочке за помощью?

— Да что вы говорите такое! — вконец возмутилась женщина.

— Вы, мамаши, привыкли только опекать. А вот не надо… Давайте хоть девушку спросим, — неожиданно повернулся он к Юле. — Идите к нам, девушка! Что это вы у окна скучаете?

«Заметил, что прислушиваюсь», — смутилась Юля. Но теперь отступать было некуда. Она вошла в купе и присела на краешек полки:

— Я не совсем уловила, о чем спор.

— Ну вот вы, например… сами пробиваете дорогу в жизнь или за вас все мама решает?

На Юлю смотрело открытое смуглое лицо. Моряк добродушно усмехался. Видно, не сомневался, что незнакомая девушка его поддержит.

— Я с мнением родителей считаюсь.

— Всегда? — прищурился моряк. — Простите, а когда мужа будете выбирать, тоже побежите спрашивать?

Тут вмешалась женщина:

— Нехорошо, молодой человек, смущать девушку.

Юля встала, женщина удержала ее.

— Посидите еще… Вот вы скажите нам, — снова обратилась она к моряку. — Вы все критикуете домашние методы воспитания, а кто воспитал вас? Вы в школе учились?

— Озорником был отчаянным.

— Это чувствуется. Но все-таки?..

Он рассказал, что рос без отца, из шестого класса был исключен за неуспеваемость и нарушение дисциплины, пошел на завод, научился слесарному делу, вступил в комсомол и тогда вновь стал учиться, записался в вечернюю школу. Сейчас комсорг военного корабля. Ему еще год осталось служить, но думает остаться на сверхсрочную.

Дробно прогрохотал мост.

Внизу, за переплетами ферм, проплыла река. Мелькнули плотина, водосброс, покрытый пенистой пеленой.

— Волховская, — громко сказал моряк. — Куйбышевская раз в сто будет мощнее этой.

Он явно хотел, чтобы Юля оценила его осведомленность. Но, называя мощность Куйбышевской ГЭС, напутал в киловаттах, и Юля поправила его.

— Откуда вы это знаете? — удивился моряк.

— Отец по турбинам работает.

— Интересно!.. А я решил, что папаня у вас… ну, архитектор или музыкант.

— Почему так?

— Не знаю. Так что-то в голову пришло. Вы зачем в Мурманск едете?

— У меня там дело… Командировка.

Она вернулась к себе в купе, взялась за книжку.

Поезд уже отбежал далеко от Ленинграда. Перегоны становились все длиннее.

Горизонт сузился. Теперь уже редко встречались заводские строения и высокие кирпичные трубы.

Поезд шел в зеленом тоннеле леса. Начиналась Карелия.

Книжка не читалась. Юля снова вышла в коридор.

Проводница разносила стаканы с дымящимся чаем, кто-то лениво говорил: «Чай не чай, а сахарку похрупаем».

В купе возле выхода в тамбур было тихо. Наверно, женщина, которая все беспокоилась о сыне, уже вышла на одной из промежуточных станций.