Свами не находила себе места, мечтая увидеться с матерью и… Нарциссом. Этот грубиян своим благородным поступком поразил в самое сердце непривычную даже к ничтожным подаркам нубийку, и она уже не замечала ни его показную свирепость, ни некрасивое лицо.

Но больше всего девушек поразила Германика, которая быстро подружилась с лекарем, ежедневно навещавшим Ахиллу, и жадно выслушивала его пояснения, какими снадобьями лечатся разные болезни. Их разговоры заходили в такие научные дебри, что остальные девушки при виде беседующей парочки кидались кто куда, чтобы не выслушивать разглагольствования о целебных свойствах мочи животных или процедуре удаления катаракты.

Каждый день после завтрака их навещал Каризиан, поглощенный подготовкой к свадьбе. Обычно с ним вместе приходил Александр, несший корзину изысканных яств, хотя Луция постоянно твердила, что во дворце их кормят вкуснейшими блюдами.

Обсуждая подробности грядущей свадьбы, влюбленные часто уединялись в укромных уголках сада, оставляя философа «на растерзание» подругам невесты. Как-то самой собой получилось, что его занимала разговорами Корнелия, потому что остальные девушки находили благовидные предлоги оставить их одних.

Север за эти дни не появился ни разу. Ахилла долго боролась с собственной гордостью, но на четвертый день не выдержала и между прочим поинтересовалась у Каризиана, куда подевался «клок перьев», но хитрец сделал вид, что не понял, о ком идет речь, и тут же удалился для того, чтобы утвердить с распорядителем торжества праздничное меню.

Наконец, в июньские ноны за девушками пришел важный евнух и передал приказ императора явиться в тронный зал. Притихшие подруги быстро привели себя в порядок и побрели гуськом за величественным провожатым.

Пройдя коридорами, украшенными роскошными фресками, они вошли в зал, в дальнем конце которого в курульном кресле из слоновой кости восседал Тит. По обе стороны от него стояли какие-то люди, среди которых девушки сразу узнали Севера, Каризиана, Александра Афинского и Домициана со своей тенью – Кассием. В углу примостился императорский секретарь, готовый записывать распоряжения Цезаря.

При виде важных персон ничего не боящиеся гостьи почувствовали робость и сбились тесной кучкой, прячась за спинами Ахиллы, Луции и Виданы.

Тит поманил их подойти поближе.

– Мы долго решали вашу судьбу. Будь вы мужчинами, я бы дал вам свободу и денег, предоставив поступать как заблагорассудится. Но вы женщины и в этом мире должны опираться на мужчин. Я слышал ваши пожелания. Некоторые из них показались мне разумными.

Итак, я дарую вам освобождение от венаторской повинности и римское гражданство. Соответствующий эдикт уже подписан. Заработанные деньги будут разделены между вами в равных долях. Кроме того, каждая из вас получит по десять тысяч сестерциев.

– Слава императору! – по-военному четко вскинули руки в приветствии бывшие венатриссы.

Тит поморщился. Эти девчонки еще долго будут вести себя как гладиаторы. Тренеры «Звериной школы» хорошо постарались.

– Теперь перейдем к тому, ради чего я вас пригласил. Луция Нумицилла!

Римлянка шагнула вперед и, склонив голову в поклоне, приняла позу, где почтительность перед принцепсом сочеталась с гордостью патрицианки.

– Сенатор Фауст Корнелий Лентул Каризиан просил твоей руки, упирая на то, что ты свободная женщина и отец сам отказался от природных прав на тебя. Хочу сказать прямо, что в свете причин, приведших тебя к гладиаторам, сенатор, с моей точки зрения, делает ошибку, но он очень настаивал, и я пошел ему навстречу. Я даю разрешение на ваш брак. Ваша свадьба состоится через двенадцать дней. Будь счастлива и постарайся не дать мужу причин отправить тебя снова в столь неподобающее приличной матроне место.

Кровь бросилась в лицо гордой римлянке, но, признавая в душе, что упрек справедлив, она склонила голову и пробормотала дежурные слова благодарности.

– Теперь Видана! Домициан сказал, что готов о тебе позаботиться. Раз так, то я вверяю ему твою судьбу. Судя по ожерелью на твоей шее, нищета тебе не грозят.

– Я всегда говорил, мой брат – мудрейший правитель, – произнес Домициан со своей обычной тягучей интонацией, когда слушателям не понятно, то ли он соглашается с говорящим, то ли над ним издевается.

Сделав вид, что не расслышал слов младшего брата, Тит мельком скользнул глазами по Ахилле и перешел к девушкам, стоящим во втором ряду.

– Германика, ты говорила, что хочешь вернуться домой, даже если твоей деревни уже нет. Это желание еще не прошло? Неужели ты променяешь величие Рима на полусгнивший домик среди лесов и болот?

– Это моя родина, – отозвалась гордая германка. – И я лучше умру там, чем буду жить здесь. Не сочти это за обиду, господин, но воздух родины всегда слаще.