– Подайте на хлебушек, – прохрипел старший по привычке, без особого расчета чего-либо добиться, и, отвернувшись к товарищу, продолжил начатый ранее разговор. Гордеев вошел в парадное и, объяснившись на входе со старухой вахтершей, поднялся на второй этаж. К его удаче Довжик сидел в кабинете и, кажется, не был особенно занят.

– Я опять по поводу Кобрина, – сообщил Гордеев после обычных приветствий.

– А, ну-ну. Он еще на что-то рассчитывает? – осведомился с иронией коллега. – Боюсь, ему не светит.

– Это ты уже говорил, – кивнул понимающе Гордеев. – Но ты понимаешь, я существо подневольное.

– Если твои неудачи тоже оплачиваются, можешь ему смело сказать, без обиняков, что кампания против него продолжится.

– Так они все-таки решили довести дело до суда?

– Зачем «они»? Это сделает твой Кобрин. Не может же он оставить без опровержения нашу, как ему нравится говорить, «клевету». Вот пускай и отдувается. Так что, низкий поклон Думе.

Гордеев покивал в такт его словам.

– Послушай, – начал он приготовленную речь. – Этот Кобрин только что меня напутствовал самыми горячими словами. Как ты считаешь, невозможны никакие варианты компромисса?

– Ну а какой тут может быть компромисс?

– Ну а какой тут может быть компромисс? – повторил вопрос Володьки Гордеев.

– Даже так? – присвистнул Довжик. – А что разумное ты уполномочен нам предложить?

– Деньги, – тихо сказал Гордеев и покраснел. Впрочем, коллега этого не заметил.

– Ну что за варварство. Если бы нужны были деньги, то этот материал до прессы не дошел бы. Твой Кобрин раскошелился бы как миленький, сейчас бы ходил счастливый.

– Да, но с шантажом можно было и нарваться. Кроме того, выкупить документы тогда и сейчас – это уже разные деньги. Судя по всему, он готов раскошелиться не скупясь.

– Но Юрка, – поморщился Довжик, – о чем ты говоришь. Сейчас дело приобрело оборот. Если вдруг редакция признается, что все это утка, то на газету упадет спрос – она и без того не преуспевает.

– Подожди, но, может быть, Кобрину придется платить не всем посвященным, а только одному, в чьем ведении конверт?

– Ты хочешь сказать – мне?

– Я не знал, что это ты.

– Правильно. А это и не я. Пакет у редактора, но я к нему имею доступ. Редактор в героических амбициях, ему слава дороже денег. Так что платить надо, конечно, мне.

– Но ведь ты не возьмешь?

– Правильно, не возьму. И ты бы не взял.

– Не взял бы, – вздохнул Гордеев.

– Потому что это опасно.

– Нет, потому что я – моральный урод.

– Да брось ты, Юра, – отмахнулся приятель. – Все эти словечки – мораль, нравы, все это осталось в прошлом веке. Кто сейчас говорит о морали? Ханжи и газеты. Наш редактор просто столько всего наплел про мораль, что, кажется, сам поверил в ее существование. А руку-то на сердце положа, он вовсе не моральный человек. Моралист – да. Но не моральный. В этом-то все и дело.

– Для того чтобы быть моралистом, не обязательно быть моральным.

– Правильно. Чтобы осуждать порок, достаточно знать, что такое порок. Что такое добродетель, можно дофантазировать от противного. Так что, если вернуться к твоему барану Кобрину и моему барану – редактору, то вряд ли возможны какие-то компромиссы. Очень жаль.

У сердца Гордеева раздались электронные сигналы.

– Прости, пожалуйста, – извинился Юрий Петрович и извлек мобильный телефон.

– Ну что, Юрий Петрович? Почему вы не звоните? – Кобрин вошел в состояние крайней нервозности, так что уже не мог больше сдерживаться. Его звонок вполне мог застать Гордеева в неподходящий момент конфиденциальной беседы.

– Твой? – спросил, закуривая, Довжик.

Гордеев кивнул.

– Очень жаль, Аркадий Самойлович, но наш вариант не встретил сочувствия.

– Это последнее их слово? – с трепетом спросил Кобрин.

– Да. Я сделал все, что мог, и не думаю, что кто-то сделает больше.

Зависла пауза. Видимо, Кобрин пытался проработать наскоро еще хоть какой-нибудь спасительный для своей репутации вариант, но воображение его дремало.

– Что же, – сказал он наконец медленно. – Если так, спасибо. Вы мне помогли. Во всяком случае, старались помочь. Если будут какие-либо перемены, немедленно звоните.

– Мне, право же, очень жаль.

– Прощайте.

Кобрин повесил трубку, Гордеев отключил мобильную связь.

– Ну что? Негодует? – спросил с улыбкой Володька.

– Нет, – махнул рукой Гордеев, – скорее, в грустях.

– Воровать не надо было.

– Легко сказать. Ты бы поработал государственным деятелем хоть месяцок, а потом бы говорил. Нет уж, видать, такая коварная профессия, что хочешь не хочешь, а приходится тащить, тащить и тащить…

– Несчастные, – посочувствовал Довжик.