Розвальни легко скользили по ровной заснеженной дороге. Под их скрип Андрей Петрович неторопливо рассказывал:

— Рано утречком, зорька еще не играет, спущаешь подпуска с плотов. Рыба, восстав от сна, играть зачинает. Круги от ее по воде идут. Есть она хочет и прет на червя, на хлебный мякиш. Плотва, ерши, окуни, гольцы, пескари — мелочь все… А то налимы идут, сомята, стерлядь. Эти здоровы бывают. Под их сачок подводишь. А не то рванут, поминай как звали. По пуду и более сомов ловил. Баска рыба. А налимья уха, сам ведаешь, первеюща! Щук лавливал до двух пуд, на живца. Тянешь ее сторожко. Спустишь подпуск, а потом снова тянешь; ходуном ходит! Выволокешь, а она илом зеленым от старости поросла… Что баять: рыбы у нас в Оке тьма-тьмущая. Токмо лови да снасть держи исправну. Бывало, наловишь, что еле-еле до дому волоком волокешь.

Он примолк. Его широкое лицо с добрыми серыми глазами было по-детски мечтательно. Светло улыбнулся.

Ходко бежала тройка. Монотонно звенели бубенцы. На окружающее была накинута сетка падающего снега. Холод, спокойствие…

Болотников вопросительно взглянул на Андрея Петровича.

— А дале что? — спросил Олешка, сидевший, словно завороженный.

— А то ночью на челне плывешь, — продолжал Масленников. — На носу в жаровне огонь горит. Рыба видима, спит. Один гребет на корме, другой острогой бьет с носу. Уйму набьешь. Удой рыбу ловишь для времяпровождения. И то завсегда натаскаешь изрядно на уху. Сетями — дело артельное; помногу берут, и тебе пуда три-четыре достанется. На целый год запасешь рыбы, и еще на торгу продать хватит. И зверя я промышляю охотно, он немалые достатки дает.

По большаку проехали в деревню Секиотово, а оттуда свернули в лес, к избе лесника. Когда ехали, слышали волчий вой. Большие леса и теперь стоят за Окой. А тогда стояли нерубленые, дремучие, кондовые.

Лесником был младший брат Андрея Петровича Аким, рыжий, бородатый детина, похожий на медведя. Говорил он глухим басом. Три сына его, подростки, походили на медвежат. А щупленькая жена смахивала на индюшку. Голосок писклявый. Бедовая бабенка.

В избе, рубленной из дуба, было жарко. В печурке весело трещали дрова. Оконца малые. Хозяева зажгли лучину. По стенам висели оленьи, лосиные рога, самопал, две рогатины.

Благословись, сели за стол. Перво-наперво выпили, закусили. Жена подала горячих щей с лосятиной, потом жареного зайца.

— У меня на примете пять берлог, — начал неторопливо Аким. — Две завтра порушим.

— И на том спасибо, хватит с нас, — ответил примостившийся у лежанки Иван Исаевич.

Проговорили до сумерек. Спать легли на полатях. Укрылись медвежьими шкурами. Поутру поснедали жареной лосятиной и пошли на лыжах в чащобу.

День был морозный, солнечный. Тишина… Только белка прошуршит на верхушке ели, осыпая снег, да изредка с писком пронесется стайка синиц. Охотники пришли к старой сосне.

— Тут, — прогудел Аким, показывая рукой на кучу валежника, засыпанную снегом.

— Мой почин, — сказал Болотников и начал тыкать длинную орясину вниз, сквозь валежник, поворачивая ее туда-сюда. Остальные отошли. Вскоре раздался глухой рев разбуженного медведя. Иван Исаевич продолжал ворошить кучу. Вдруг из валежника высунулась огромная головища бурого медведя. Потом он рванулся и, встав во весь рост, выскочил из берлоги. Вид у него был ошалелый. Зверь с ревом кинулся на Болотникова. Тот ловко подставил рогатину. Она с хрустом вошла медведю в широкую грудь. На другой конец рогатины — ратовище — Болотников наступил ногой, всем телом подался вперед. Рогатина глубоко ушла под кожу зверю, и он с ревом завалился на снег у ног Ивана Исаевича.

Медведя взвалили на пару запасных лыж.

— Тяжел зверюга, — довольно заметил Андрей Петрович.

У второй берлоги стал Масленников. Медведь лапой схватил рогатину, отвел ее и кинулся на охотника. Андрей Петрович упал. Его руки шарили за поясом, потянулись за ножом. Ножа не было. В схватке он отлетел далеко в снег. Посадский с искаженным лицом прохрипел из-под медведя:

— Спасай, други, пропаду!

Олешка подскочил на лыжах, выстрелил в ухо медведя из пистоля. Зверь сник. Масленников поднялся с земли и обнял улыбающегося Олешку.

— Спасибо! Без тебя сгинул бы. Медведь твой!

Оживленные, радостные, охотники приволокли туши двух медведей в избу лесника. Пополдничав, они решили двинуться обратно в город. Когда тройка стояла у крыльца, Андрей Петрович вдруг приволок откуда-то в мешке живого поросенка.

— Порося? Зачем он нам? — удивился Болотников.

— Охота на волков будет.

— Да нам езжать надо.

— Вот и поедем.

Иван Исаевич махнул рукой:

— Ладно, действуй. Поглядим, что будет. Охотники тронулись в путь. Отъехали с версту. Поросенок внезапно пронзительно завизжал.

— Ты почто жмешь? — спросил Иван Исаевич посадского, с силой давившего поросячий хвост.

— Ладно. Езжай знай. Увидишь, — усмехнувшись в русую бороду, произнес Андрей Петрович.

Так и ехали под поросячий визг. И вот совсем недалеко от дороги раздался вой. Из лесу выскочила стая волков. Лошади, обезумев от страха, рванулись вперед. Из-под копыт полетел снег. А волки все ближе, ближе. Поросенка стал давить Олешка. Иван Исаевич взял в руки вожжи. Масленников прицелился из самопала и бахнул ближайшему волку в голову. Другие разбежались.