Болотников, узнав об этом, отдал приказ снизить цены. Ведал он, что царь Борис Годунов во время голода 1601–1603 годов боролся с повышением цен на хлеб, издавал указы, карал перекупщиков.

Подождал дня три. Все то же: прут цены вверх. Самых злостных перекупщиков взяли на примету. Стали их вылавливать на базаре. Давали им на миру батогов, а когда били, в дуды и сопели играли. Отбирали у них товар и тут же пускали в продажу по «божеским ценам». Цены вниз пошли.

Собрал Болотников военачальников да земского старосту с видными горожанами в земской избе. Собравшиеся недоуменно переглядывались, шептались:

— Что ему от нас надо?

Иван Исаевич долго ждать себя не заставил. Вошел и твердо сказал:

— Други мои! Война ненадолго притихла. Отныне малость иначе повоюем. Перво-наперво вскупов вздрючили. Далее что? Злодеи, тати да убийцы великую помеху нам делают, жизнь поганят. Нечего с ими зря возиться, нечего их по темницам хоронить да харчить погань этакую. Поймали, изобличили — стрелять, вешать на страх иным таким же! Время ратное! Суровый порядок надобен.

Иван Исаевич остановился, задумчиво посмотрел на горожан, продолжал:

— Далее: изба земская. Судные мужи сидят в ей. А пытошная к чему? Худо это — пытку свершать. Тут мы плоше зверя показуем себя. Судить надо, да без пытки! Или вот еще что: женку, коя отравила, убила мужа своего, у нас в землю по выю закапывают. Обычай этот никуда не гож, жестокосерд. Понимать надо, почто женка мужа уничтожила. А может, сам он ее каждодневно со свету сживал, бил нещадно, измывался, змий, над бедной душенькой ее? Вот она и предала смерти изверга. Такую женку в землю сажать негоже. В темницу ее, а то и в монастырь на покаянье. А если она, лиходейка, мужа по злобе, по окаянству, с полюбовником своим со свету сжила, такую, опять-таки без пытки, смерти предать надлежит.

Болотников сел, стал пытливо разглядывать сидевшего близ него судного мужа Селифана Маслова. Тот заерзал на лавке, заскреб свои обросшие рыжей бородой щеки. Болотников усмехнулся, подумал: «Ишь, знает кошка, чье мясо съела». Он продолжал:

— Народ бает: суди меня, судья неправедный! И верно, сколь много есть среди братии сей лихоимцев, мздоимцев, стяжателей! Иной судья за рубли, за посул татя, убийцу, изверга обелит, оком не моргнет. Судье сему — смерть без пытки! Надобно, чтобы судили судьи праведные!

Иван Исаевич обвел присутствующих строгим взглядом.

— Таковы будут веления мои, воеводы калужского. А ваше дело — слушать меня да подчиняться. На том покамест и кончим.

С места поднялся сотник Каширин из Калужской дружины, бывший мясник. Широкоплечий, коренастый, с черной бородой, глаза навыкате, хмурые. Он откашлялся.

— Воевода! Иван Исаевич! — начал он медленно. — Я не так мыслю.

— Сказывай, — с любопытством взглянул на него Болотников.

— К примеру, Домострой гласит: «Казни сына от юности его и покоит тя на старость твою… Аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здоровее будет; учащай ему раны — бо душу избавлявши от смерти». Это по Домострою и к детям и к жене относится. На строгости и порядок в дому держится. Посему муж с женой что хошь сделать может!

Сотник, довольный собой, говорил уверенно, торжествующе.

Болотников встал из-за стола. В горнице стало тихо. Минуту помолчав, он произнес:

— На строгости и темница держится. Бьют там почем зря, до смерти. Нет, друг, не гожи слова твои. Тебя Шуйский со бояры притесняют, ты люто бьешься супротив его, а дома женку, детей бьешь, сиречь сам ты для домочадцев вроде как Шуйский. Не дело баешь!

Сотник оторопел. Болотников подождал с минуту.

— На том можно и разойтись.

Все ушли. Болотников видел, что многие из собравшихся не соглашались с ним, недовольны. Хмуро сдвинулись брови воеводы. Глубокая складка легла на лбу. «Напролом пойду супротив непорядков и несправедливости!»

Народ валом валил в церкви. Причту дел было много. Кроме служб, сколько ребят крестить, сколько свадеб да похорон справлять, о здравии и за упокой поминать!

Деньги и приношения натурой шли подходящие. Звон стоял над городом. В церквах провозглашали:

«Большому воеводе Иоанну Болотникову и его христолюбивому воинству — многая лета!»

Болотников посмеивался. «Воеводствовал бы здесь боярин, — подумал он, — и ему бы гласили многолетие! Знаю я вас, священных! Хитры зело, вьюном вьетесь. Потакаете тому, у кого сила. Ладно! Пока на мою мельницу воду льете».

Иван Исаевич ходил с Олешкой глядеть на кулачные бои.

Шли друг на друга целыми кварталами.

На этот раз выступали Ямы — окраина, заселенная беднотой. Здесь обитали ямщики, рыбари, чеботари, овчинники, лесорубы, смолокуры, землекопы, плотогоны. Много татей и женок гулящих обреталось.