На базаре осторожный Иван выставил только мой злополучный доспех и отправил меня за святой водой. Дорогие цацки он светить запретил, резонно полагая, что сегодня избыточное внимание нам только во вред. Мы их разделили между собой, исходя из заниженной цены, которую согласен был нам дать за них местный торговец. Чем продавать по такой цене, лучше мы сами у себя их купим.

Купив глиняную кружку по дороге и набрав воды в колодце на базарной площади, принес полкружки и побрызгал ею висящий доспех. Дмитро дежурил возле лошадей, делая вид, что продает их за несуразную цену, Сулим остался продавать мой мокрый доспех, сразу взявшийся инеем и льдом на морозе, а мы разбрелись по базару, договорившись, когда кто кого будет менять, чтобы все смогли подарками запастись.

Выбрав крепкую тягловую лошадку, телегу и весь набор упряжи, что обошлось мне в семнадцать грошей, загрузив пару мешков овса для коня, поехал на телеге по базару выглядывать Любаву и чего еще полезного можно прикупить, пока ее искать буду. Прикупил красивый лакированный тубус для перевозки писем, замотал его шнурком, а у ювелира, якобы выбирая себе печатку, запечатал каким-то странным зверем, стоящим на задних лапах. То ли лев, похожий на медведя, то ли наоборот. Издали за княжескую сойдет, а близко мы никому показывать не будем. Прикупил чугуна: литейный мастер вывез его вместе с крицей на базар. Купив пять пудов за пять монет, спросил его, кто покупает свиное железо и зачем его люди берут.

– А ты зачем покупаешь, боярин? – ответил он вопросом на вопрос.

– Хочу железо из него сделать.

– Бог в помощь, – иронично пожелал мастер. – Видишь, боярин, ты знаешь, зачем тебе этот товар, и другие, кто покупает, знают, зачем оно им нужно. Оно ведь как – покупает человек топор, а зачем он ему – то ли дрова рубить, то ли соседа… Топор – он для многих дел сгодиться может. Вот и со свиным железом та же штука выходит.

– Спаси Бог тебя, мастер, за твой ответ, – не скрывая иронии, поблагодарил его. Но это мастера не смутило. Производственные секреты народ хранил почище военной тайны.

– И тебя спаси Бог, боярин, если что еще нужно будет – приезжай, сторгуемся.

Потом наткнулся на целую выставку арбалетов, которыми торговал купец с явно выраженным немецким акцентом. Все они были с пусковым механизмом, получившим кодовое название «орех». Достаточно надежный, но требующий точных мелких деталей из качественной стали, плюс упругая пластинка стопора – это все сказывалось на цене даже самых простых образцов.

Был там один воротковый арбалет со стальной дугой, натяжение оценочно килограммов под триста, но драл он за него такие деньги, что мой тотемный зверь – жаба – душил насмерть. Поторговавшись с ним, пока уши не начали вянуть от его ломаного русского, я ему по-немецки сказал, что о нем думаю.

На немецком торговля пошла значительно живее, пока не уперлась в цену, ниже которой немец категорически отказывался разговаривать. Денег было жалко, но знающие люди мне говорили в свое время: кто экономит на оружии, тот долго не живет. Тут вспомнил про дорогой кинжал, который мне достался при разделе. Если всунуть его немцу за полную цену, то доплата совсем пустяковая получится.

Притащив кинжал, долго рассказывал немцу, какой это дивный кинжал, какой знатный татарин выкупал за него своего сына из нашего полона и как мне дорог этот кусок отточенной стали. Дорог как память о прожитых днях. На что немец резонно замечал, чтобы я тащил монеты, а такую ценную вещь оставил себе. Но удовольствие слышать родную речь, пусть в моем исполнении, дорогого стоит, и в конце концов мне удалось выменять кинжал на арбалет без доплаты. Еще десяток коротких болтов со стальными наконечниками впридачу дал. Немец тоже остался довольным, так что сниться по ночам не будет.

Заметив Любаву, уже успевшую купить целый тюк теплых вещей, отдал ей воз и попрощался вполголоса:

– Пусть хранит вас Господь, Любава. Даст Бог, свидимся, время в дороге летит быстро. Не целуй меня и езжай, не надо, чтобы нас вместе видели. Искать нас могут – как бы беды с вами не случилось. Пойду я – если увидишь где сегодня, виду не подавай, что знаешь. Железо мое вам на дне телеги мешать не будет, только не выбрасывайте его по дороге. До встречи.

– Да хранит вас Судьба, – тихо шепнула она, смахнувши слезу, и влезла на облучок.

Пошел менять Сулима, который радостно улыбался, не замечая десятикилограммовой пушки, которую я тащил. Он издали начал мне кричать, не обращая внимания на то, что его не слушаю и напряженно думаю, как прилепить к моей покупке приклад, прицел и сошки:

– А я что тебе говорил, попорченный был доспех! Как только святой водой обмыли, так и покупатель нашелся. Уже дал задаток, сказал, что сейчас остальные привезет, знает, что мы только до полудня ждать будем.

– Что ты так радуешься? За сколько монет сторговал?

– За сто девяносто! Вот, пятьдесят монет задатка оставил.

– Мне за него в Чернигове двести двадцать давали – я не продал: мы такие доспехи там по двести пятьдесят продавали.

– Я ж тебе толкую: попорченный. Радуйся, что здыхался [9] от него. Пусть теперь у другого голова болит.

– Кабы не моя дурная голова, давно бы здыхался.

– Экий ты бестолковый. Если товар порченый, самый хитрый купец его не продаст, пока порчу не снимешь.

– Вот и я о том, Сулим. Бестолковый – он везде бестолковый, – сказал я о себе вполголоса вослед удаляющемуся Сулиму.