Отойдя от тропы не меньше километра, Сулим успокоился и разрешил собирать сушняк. Сварив кашу, попив ликеру, нарассказав друг другу разных небылиц, мы улеглись спать.

Утром татары проехали обратно – и на этом наша служба закончилась. Я до вечера тренировался лук растягивать, а Сулим с Давидом надо мной подтрунивали и гадали, простит мне Керим пропущенные дни или выдаст дозу палок за три дня сразу. Но в конце концов, покоренные моей настойчивостью, отметили:

– Молодец, Богдан, будет из тебя толк. Помнишь, Давид, как добычу продавали, он тогда раз двадцать лук тянул, не больше, а теперь – сотню раз тянет.

– У Керима любой потянет: каждый день палок получать.

– Ништо, Богдан, годик постреляешь – глядишь, и научишься.

Отогревшись у костра и выпив весь запас согревающего, мы с нетерпением поджидали Остапа с казаками. От нечего делать даже разошлись по лесу в надежде подстрелить что-то на обед. Но, видимо, за сутки нашего топтания взад-вперед возле тропы вся дичь отошла от этого района подальше. Нам пришлось ограничиться кашей с салом и пирогами. Остап приехал позже, чем мы ожидали, – видимо, тоже прикинул в голове возможное время движения по маршруту татарских дозорных и выехал в обратную дорогу так, чтобы не столкнуться с ними.

В пятницу были планы попробовать бумагу делать, но атаман хорошо запомнил, кто больше всех ныл, чтобы дозора татарского не трогать. Остальных отпустил по домам, а мне велел предупредить Степана, дядьку Опанаса и четырех лесорубов, что у меня работали: завтра с утра едем к Змеиной балке деревья подпиливать. Коней для лесорубов он обеспечит, если у кого нет своего.

– А чего сейчас пилить, батьку? Сам сказал: татар до весны не будет.

– Мало что я сказал, береженого Бог бережет. И дозор поставить придется, пока Масленица: татары тоже знают, что у нас праздники, а там один местный был – как бы беды не вышло.

Выбрать четыре дерева, выпилить клин в нужном направлении и, поставив его обратно, заклинить до лучших времен – дело получаса, если в наличии восемь человек и четыре двуручные пилы. Мне выпала честь пилить на пару с атаманом. После полудня мы уже прибыли обратно.

– Завтра у меня все атаманы соберутся дела обсудить. Обещал я им на Масленицу по два бочонка меду. Хотят с тобой потолковать. Все им невдомек, что ты про крепости и корабли сказываешь и зачем они нужны. О видениях твоих тоже поспрошать хотят. Чтобы в полдень у меня был.

– Буду, батьку.

Прошлый раз не получился разговор у меня с атаманами – вернее, немного не о том поговорили; теперь народ уже конкретно знать хочет, на что общественные деньги тратить хотят, – какие на хрен крепости и корабли, если казакам выпить не на что. Одни мы так кучеряво зимуем – у других половины народу дома нет, пошли наниматься – не удивлюсь, если помогают полякам Витовта бить в Гродно. Хотя должна бы осада давно уже закончиться. Надо в Киев ехать строителей нанимать на следующий сезон, там заодно последние политические новости узнаю.

На первую пробу изготовления бумаги нас собралась целая толпа. Пробовать решили у меня дома – батя в кузне, мать в винокурне, малявка у подружек, хата полностью в нашем распоряжении. В наличии имелось мелкое квадратное сито, две ступки, в которых была гомогенная масса цвета детской неожиданности. Цвета в ступках несущественно отличались желтизной, но это были вариации вышесказанного. Было у нас десятка два нарезанных кусков холстин, два деревянных валика: один – помассивней, для прокатки бумаги, второй – потоньше, клей наносить. Достаточно жидкий столярный клей и деревянная посудина типа маленького корыта, чтобы второй валик в клей макать, тоже имелась в наличии.

Теорию, как делали бумагу в Европе, Китае и Японии, нам еще в школе очень подробно учитель истории рассказывал. Любил он Средние века, диссертацию хотел писать, но в то время как-то больше котировались работы по истории партии, – так и попал он к нам в школу. Как причудливо сплетает нити судьба: выбери он другую эпоху для диссертации – так и не знал бы я, как бумагу делать.

Сделано вроде все нами было по теории, но на всякий случай решил из камыша сегодня не пробовать – посмотрим, что из более надежных материалов выйдет. Первым делом развел изготовленную моими орлами суспензию до состояния жидкого киселя. Они когда стебли перетирали, им погуще надо было консистенцию. Потом ковшиком налил этого киселя в мелкое прямоугольное сито и дал стечь. Помнил, что встряхивать это дерьмо считается настоящим искусством: китайцы – те как-то плавно встряхивали, сказывалось, видно, влияние ушу. Японцы – те, наоборот, энергично встряхивали, оно и понятно: в карате плавные движения отсутствуют напрочь. Встряхнул и я. По-русски, по-другому не умеем.

Получилось не очень: некоторая часть оказалась на мне, вместо того чтобы в сите сидеть. Придется фартук изобретать. То, что осталось, перевернул на кусок холстины, вторым быстро накрыл сверху, чтобы никто не увидел, что получилось, – и начал яростно раскатывать большим валиком. Немного успокоившись, повторил свои действия, но уже ближе к китайской школе. Перевернув полученное на холстину, не стал сразу прятать: заготовка вышла намного однородней и равномерней первой, но мокрая и толстая. Накрыв ее, чтобы не видеть, раскатав и положив, как есть, в холстинах, сверху на первую, начал сызнова. Набирал то больше, то меньше, встряхивал то по-японски, то по-китайски. Народ смотрел на это и потихоньку дурел – видно, они и представить себе не могли, сколько всего разного можно с дерьмом делать. Когда холстины кончились, накрыл стопку куском толстой доски, специально отпилил, и крикнул всем: