Шрифт:
Используя литовско-польско-ордынские противоречия, галицкое боярство стремилось управлять краем самостоятельно. Так, приостановив в 1340 г. с помощью ханского войска экспансию Польского королевства, Дмитрий Дядько, чтобы избежать обычного в таких случаях усиления зависимости от Золотой Орды, незамедлительно вступил в переговоры с Казимиром III и вместе с галицкими боярами признал верховенство польского короля при условии сохранения их владений, религиозной обрядности, прав и обычаев, в чем обе договорившиеся стороны взаимно присягнули. [152] Неизвестно, однако, была ли воплощена в действительность эта договоренность, а если и была, то в какой мере и в каких масштабах. Как видно из папской буллы от 29 июня 1341 г., уже вскоре после переговоров Казимир III обратился в Авиньон с просьбой освободить его от присяги, данной старосте Галицкой земли. [153] Со своей стороны, Дмитрий Дядько в письме к горожанам Торуня не упоминает о Дмитрии-Любарте, а, сообщая об устранении несогласий между ним и польским королем, именует его лишь "господином Казимиром, королем Польши"; касаясь же льгот для иноземцев, он ссылается "на права предшественников наших", в частности на Болеслава-Юрия II, которого называет "нашим господином". [154] Следовательно, признание галицким боярством сюзеренитета Казимира III было, вероятнее всего, формальным.
152
VMPL. – T. 1. – N 566. – S. 434.
153
VMPL. – T. 1. – N 566. – S. 434.
154
Болеслав-Юрий II, князь всей Малой Руси. – № 13. – С. 157.
Дипломатическое лавирование боярской олигархии Галицкой Руси не могло стать достаточно серьезной преградой для развертывания экспансии Польского королевства и Великого княжества Литовского в этом регионе. Само правление ее рассматривалось правящими кругами Польши и Литвы как временное явление. Участь боярского правления в Галицкой Руси, по всей видимости, была предрешена и в Орде, дипломатия которой стремилась уст- /40/ ранить все, что препятствовало открытой военной конфронтации между Польским королевством и Великим княжеством Литовским. В любом случае, в последовавших затем событиях Орда поначалу сохраняла формальный нейтралитет.
В 1343 г. Казимир III добился от папской курии материальной помощи для борьбы с "русинами", [155] что позволило его войскам перейти в наступление. В ходе военных действий польскому королю удалось в 1343–1344 гг. захватить пограничные с его владениями Саноцкую и Перемышльскую земли. [156] Еще большую военно-политическую активность в Галицкой Руси проявило Великое княжество Литовское, правителем которого после гибели Гедимина в 1341 г. стал его сын Явнутий. Возможно, с его санкции, но по инициативе Дмитрия-Любарта, именно в 1343–1344 гг. в Галицко-Волынскую Русь со своими воинскими дружинами двинулась и осела на ее южных и западных окраинах целая плеяда Гедиминовичей, которые в последующих сражениях с польскими и венгерскими феодалами, а также с ордынцами отстаивали ее целостность, проявляя при этом определенное военно-политическое единство.
155
VMPL. – N 605. – S. 468.
156
Филевич И. П. Борьба Польши и Литвы-Руси… – С. 67–87.
Наступление Великого княжества Литовского на Галицкую Русь в середине 40-х гг. XIV в. укрепило позиции Дмитрия-Любарта, сохранившего верховные права на этот край. Тогда же было ликвидировано правление местной боярской олигархии. Последний признак его существования – письмо венгерского короля Людовика от 20 мая 1344 г. к Дмитрию Дядько, которого он называет "верным своим мужем" (т. е. вассалом. – Авт.), "комитом" и "управителем русинов". [157] В сентябре 1347 г. византийский император Иоанн Кантакузин в специальной грамоте известил "благороднейшего князя владимирского" Дмитрия-Любарта о принятом им и патриаршим собором решении упразднить галицкую митрополию и тем самым восстановить единство церкви на Руси и обратился к нему с просьбой содействовать исполнению этого решения, а для этого, прежде всего, удалить галицкого архиерея и убедить его прибыть в Константинополь для расследования предъявленных обвинений. [158] Следовательно, верховная светская власть над Галицкой Русью к 1347 г. уже была сосредоточена в руках Дмитрия-Любарта. Грамота свидетельствует также о его причастности к кругу, если не инициаторов – а ими на Руси являлись митрополит Феогност и великий московский князь Симеон Иванович, – то, по меньшей мере, непосредственных исполнителей постановления патриарха о присоединении галицко-волынских епископий к общерусской митрополии. Известно, что общественные и политические движения в эпоху феодализма вынуждены были принимать теологическую форму. /41/ Ф. Энгельс объяснял это тем, что "чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде". [159] Такой порядок подтверждается "всей… историей средних веков, знавших только одну форму идеологии: религию и теологию" [160] . Все это определяло ту большую роль, которую играла церковь в средневековом европейском обществе, представлявшем "мир, фактически лишенный внутреннего единства". Общность объединенных одной религией группы европейских народов проявлялось "…прежде всего, в лице церкви, организованной на феодальных и иерархических началах. Владея в каждой стране приблизительно третьей частью всех земель, церковь обладала внутри феодальной организации огромным могуществом. Церковь с ее феодальным землевладением являлась реальной связью между различными странами; своей феодальной организацией церковь давала религиозное освящение светскому государственному строю, основанному на феодальных началах. Духовенство было к тому же единственным образованным классом. Отсюда само собой вытекало, что церковная догма являлась исходным пунктом и основой всякого мышления". [161]
157
Болеслав-Юрий II, князь всей Малой Руси. – С. 79.
158
Памятники древнерусского канонического права. – Прил. № 6. – Стб. 30–34. Кроме грамоты к Дмитрию-Любарту, императором Иоанном Кантакузином в связи с присоединением галицкой митрополии к киевской был дан специальный хрисовул, а также грамоты, адресованные митрополиту Феогносту, московскому великому князю Симеону Ивановичу. Патриарх Исидор и его синод подтвердили императорский хрисовул своим постановлением (Там же. – № 3. – Стб, 13–20; № 4. – Стб. 21–26; № 5. – Стб. 26–30; № 7 – Стб. 34–40).
159
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. – 2-е изд. – Т. 21. – С. 314.
160
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах… – С. 294. /160/
161
/160/ Энгельс Ф. Юридический социализм // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. – 2-е – Т. 21. – С. 495.
Оценка Ф. Энгельсом места и роли католической церкви в феодальной Западной Европе верна и применительно к православной церкви в Восточной Европе XIV в., когда лишь она одна, несмотря на кратковременные нарушения единства, сохранила организационную структуру, распространявшуюся на все феодально раздробленные, а затем и политически разобщенные земли Руси. В силу этого православная церковь приобретала значение мощного орудия идеологического воздействия на народные массы на всем пространстве восточнославянской территории, что хорошо понимали не только противоборствующие на Руси феодальные группировки, но и правящие верхи Великого княжества Литовского и Польского королевства, стремившиеся подчинить церковь своим политическим интересам. Поэтому восстановление целостности церковной организации в 1347 г. ввиду усилившейся и принявшей форму вооруженных захватов феодально-католической экспансии на Галицко-Волынское княжество явилось важным и необходимым шагом на пути к достижению идеологического и, в конечном счете, политического единства Руси.
Среди обосновавшихся в Галицко-Волынской Руси в 1343–1344 гг. литовских князей наиболее сплоченную и сильную группировку составляли сыновья Михаила-Кориата Гедиминовича. Историографическая традиция связывает с их военно-политической деятельностью не столько защиту галицко-волынских зе- /42/ мель от натиска польских и венгерских феодалов, сколько, точнее главным образом, освобождение от ордынского ига значительной части Подольской земли и присоединение ее к Великому княжеству Литовскому. До сих пор утверждение власти Кориатовичей в Подолье – эта сложная, представляющая собой комплекс имеющих специальное значение вопросов, проблема во многом остается дискуссионной. Обычно она рассматривается в научной литературе в прямой связи с разгромом ордынцев в битве у Синих Вод в 1362 г., что является, на наш взгляд, верным лишь отчасти. Имеются определенные основания датировать переход Подольской земли под власть Кориатовичей серединой 40-х гг. XIV в. и считать его одним из результатов происходившего в то время общего наступления Великого княжества Литовского на Галицкую Русь.
Основными источниками, освещавшими битву у Синих Вод и связываемое с нею в историографии распространение власти литовских феодалов на Подольскую землю, служат созданная в начале 30-х гг. XV в. и включенная в состав белорусско-литовских летописей пространная редакция Повести о Подолье, [162] известие Густинского свода 30-х гг. XVIII в. о разгроме великим князем литовским Ольгердом трех ордынских "царьков" [163] и дополняющие их записи русских летописей (Никоновской и Рогожского летописца), восходящие к тверским летописным источникам. [164] Они свидетельствуют о разгроме войсками Ольгерда в сражении у Синих Вод трех орд, князья которых были наследственными владетелями Подольской земли; о состоявшемся затем походе в глубь ордынских владений в направлении устьев Днепра и Южного Буга; о приходе в Подольскую землю Кориатовичей якобы по распоряжению Ольгерда и с приданной им литовской военной помощью и т. д. Этим летописным данным как будто противоречит сообщение Яна Длугоша о том, что еще в 1352 г. ордынцы напали на Подолье, принадлежавшее Польскому королевству, [165] а "первый поход" литовских войск в пределы владений Орды был совершен под командованием Витовта в 1397 г. [166] В середине XVI в., несомненно, под влиянием известий Яна Длугоша в белорусско-литовских летописях поздней редакции (Красинского, Ольшевской и Рачинского) разгром трех ордынских князьков в Подолье был приписан Витовту. [167]
162
Супрасльская летопись. – С. 66; Чамярыцкі В.А. Беларускія летапісы як помнікі літературы. – Мінск, 1969. – С. 97–99.
163
Густинская летопись. – С. 350.
164
Рогожский летописец // ПСРЛ. – Пг., І922. – Т. 15, вып. 1. – Стб. 75; Патриаршая или Никоновская летопись. – С. 2.
165
Długosz J. Roczniki… – Т. 5, ks. 9. – S. 337–338.
166
Długosz J. Dziejów Polskich księg dwanaście. – Kraków, 1868. – T. 3. – S. 491.
167
Летописи белорусско-литовские. – С. 138, 160, 186.
Обе версии нашли свое отражение в исторических произведениях авторов XVI в. (Б. Ваповский, М. Бельский, М. Кромер, А. Гваньини, М. Стрыйковский и др.) и в обширной историографии. Основную концепцию Синеводской битвы и связываемый с нею переход Подолья под власть литовских феодалов, отраженную в древнейших белорусско-литовских летописях, приняли /43/ Н. Молчановский, [168] а также О. Гурка [169] и некоторые другие украинские и польские буржуазные историки (В. Б. Антонович, М. С. Грушевский, Л. Колянковский). За трактовкой Яна Длугоша пошли Ф. Брун, [170] Н. Дашкевич, [171] В. Смирнов, [172] польские исследователи А. Прохаска, [173] С.-М. Кучиньский, посвятивший рассмотрению этого вопроса специальный труд. [174]
168
Молчановский Н. Очерк известий о Подольской земле до 1434 года. – Киев. – С. 169–195.
169
Górka О. Zagadnienie czarnomorskie w polskiej polityce średniowiecznej // PH, 1933, z. 1/2.
170
Брун Ф. Черноморье. – Одесса, 1880. – С. 171–173.
171
Дашкевич Н. Заметки по истории Литовско-Русского государства. – С. 74–89.
172
Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством оттоманской Порты до начала XVII в. – Спб., 1887. – С. 159–164.
173
Prochaska A. Podole lennem Korony, 1352–1430. – Kraków, 1895. – S. 1–3.
174
Kuczyński St. M. Sine wody / Rzecz o wyprawie Olgierdowej 1362 r. // Kuczyński St. M. Studia z dziejów Europy wschodniej X–XVII w. – Warszawa, 1965. – S. 159, 172, 175, etc.