Неизвестно
Шрифт:
— Ура! — кричал «флотоводец» Коленька Муравьев.
— Ура! — кричали его верные матросы, и Соня кричала громче всех.
Вася и Сонечка на миг отвернулись (а если враг какой маневр замыслил?), «Ушаков» полез на командирский мостик, успевая при этом раскачивать паром (ядра вспенивали горячее море!); когда бомбардиры снова были готовы идти за своим «адмиралом», то с ужасом увидели, что его нет на палубе. Сонечка только заметила, как справа у парома в мутной глубине выдохнула, запузырилась вода, и еще заметила шлепающий прыжок лягушки с берега и мелькнувшую в ряске судорожно изогнутую детскую руку.
Вася и Соня оцепенели. В чувство их привел дикий крик бонны Эммы Фридриховны. Брат испуганно закрутил голо- вой, словно бы ожидая помощи. Увидел: старик-садовник, стоя в лодке, торопливо отталкивался веслом от мостков; ломкое весло соскальзывало, дрожало в непослушных руках. Долго, слишком долго! Не успеть.
Васенька скинул лаковые башмачки и прыгнул в воду. Все остальное увиделось Сонечке точно во сне. Вначале из воды показалась рука Коли, потом мокрая голова с обесцвеченными страхом глазами, потом вынырнул старший брат. Соня, что было сил, потянула несчастного «адмирала» на себя, да так, что лопнула курточка. Вдвоем им все же удалось втащить Николая на доски парома. А тут уже подоспел на плоскодонке садовник, подгребали вплавь лакеи и какие-то косматые мужики.
Сам губернатор, строгий граф Муравьев, прослезившись, расцеловал Сонечку в обе щеки, а старшему Васе крепко пожал руку: какие, дескать, герои! Сына спасли, единственного.
От холодного ветра, от перенесенного ли, — но Соня свалилась в лихорадке, в злой, как сказала няня, кумохе, которая трясла ее, кумовала, целую неделю. Ночами ей снилась помертвевшая рука, торчащая из багровых водяных кругов. Почему-то рука тянулась к ее пылающему фолликулами горлу. Но утром, когда бред отступал, девочка всякий раз находила на подоконнике букетик полевых цветов; их приносил хороший мальчик Коля Муравьев, влюбившийся в свою спасительницу — по-детски трогательно и застенчиво.
.Какие странные воспоминания. Откуда? Ведь с той поры минуло целых тринадцать лет. Возможно, причиной тому — пруд в Кушелевке, такой же большой, как в губернаторском саду графа Муравьева.
Здесь, на даче под Петербургом, Соня Перовская жила в дружной компании радикалов-пропагандистов. Впрочем, ей нравилось больше — социалистов-революционеров. Конечно же, рядом с ней была и верная подруга Саша Корнилова, с которой они учились на женских Аларчинских курсах при пятой мужской гимназии. Какое прекрасное лето они провели в Лесном, сняв вместе с другими курсистками, девицами Вильберг и Лешерн, две комнаты неподалеку от химической лаборатории профессора Энгельгардта. Девицы где-то раздобыли последнюю книжку «Дела», где сообщалось из Швейцарии: «Русская студентка Суслова, с блеском окончив университет в Цюрихе, получила диплом доктора медицины.»
Вот он, пример для подражания! Как, должно быть, вытянулись лица у противников женского образования в России. А еще примеры — новые люди, разумные эгоисты: Рахметов из «Что делать?», Елена из тургеневского «Накануне». Да, да, именно — накануне! Ведь непременно что-то должно случиться в империи, и скоро случится, и тусклая жизнь в семейном кругу, тоскливое порабощение родительской — а в будущем и супружеской — властью рассеется точно туман над Невой, рухнут оковы. И нужно готовиться к этому будущему. ..
Подруги сделали короткие стрижки. Девица Лешерн дымила папиросами «Вдова Жоз». Соня выпросила у брата рубашку и шаровары. Вильберг прятала игривые глаза под синими очками. А Саша Корнилова щеголяла в настоящих смазных сапогах.
Боже мой, какой же скандал устроил Лев Николаевич Перовский, когда с Варварой Степановной они вернулись из Бад Цвишенана! Настроение и без того было прескверным: отстранение от должности Петербургского губернатора и перевод на безликое место в Совет при министерстве внутренних дел. Увы, не по силам оказалось ему предотвратить злодейского покушения на священную жизнь Государя. Этого. Этого мерзавца Каракозова. Кажется, бывшего народного учителя? Хотя нет, учителем был другой мерзавец, Соловьев. Но не он, губернатор Перовский, спас тогда Царя, а — точно в насмешку — пьяноватый мастеровой в загвазданной чуйке.
И вот новая напасть: родная дочь, любимая Соня связалась со стрижеными нигилистками. Да и табаком от нее за версту несет. Кажется, все они хотят быть народными учительницами. Хороши учительницы, нечего сказать! А после серьезного разговора дочь вспылила, хлопнула дверью (невиданно!) и ночевать опять убежала к этим. в синих очках на прыщавом носике и вольномыслием в голове. Что ж, плоды женского образования.
От переживаний Лев Николаевич надолго слег. Старый доктор Оккель посоветовал:
— Успокойтесь. И. выдайте дочери паспорт. У нее, видите ли, энтузиастическое стремление. Гормоны юности. Отпустите с Богом. Иначе. Иначе лекарства не помогут.
Перовский с невольным всхлипом приподнялся над подушками, тяжело перевел замутненный взгляд на стоящую в дверях заплаканную Варвару Степановну, с мольбой и страхом взирающую на супруга, и махнул бледной рукой: подайте, дескать, бумаги. И тут же написал Соне отдельное удостоверение, заверенное в министерстве этим же днем.