Неизвестно
Шрифт:
Но о конспирации как следует Тигрыч поразмыслить не успел. Рядом с подругами вдруг остановился экипаж, и из него легко выскочил изящный молодой человек в светлой летней паре. Лев, помедлив, тоже спрыгнул на мостовую.
— Соня! Боже мой, сколько лет, сколько зим! — услышал он зычный, низкий голос незнакомца; голос, надо сказать, вовсе не подходил утонченно-нежному облику юноши.
— А-а-а, Николай! Коля. — сухо ответила Перовская, отвернувшись к Фигнер. — Вот, Вера, это Николай Муравьев. Товарищ детских игр.
Тихомиров подошел еще ближе и сделал вид, что изучает афишу цирка Чинизелли. Удивительно: тот самый цирк! Это его размалеванные клоуны снились ночами в душной камере, гнались в бреду за ним, пританцовывая и кривляясь. А Лев еще пытался их усовестить: «Зачем вы высмеиваете людей? Ведь каждый несет в себе образ Божий. И кого же вы высмеиваете тогда? Остановитесь!»
Мысль споткнулась, непрошено забеспокоилась. Хорошо, а как же тогда этот злосчастный градоначальник Трепов, как же убитые — шеф III Отделения генерал Мезенцев, барон фон Гейкинг, товарищ прокурора Котляревский, губернатор Кропоткин, жандармский полковник Кноп? Они — несли образ Божий? Или. Нет-нет, довольно! Все в прошлом. И сны в равелине, и докучливые клоуны. Сомнения тоже в прошлом.
Повернул голову, прислушался. «Зачем я это делаю? Что мне до Сони? Пора уже, пора.»
— Что ты? Где ты теперь, Соня? — восторженно рокотал Муравьев. — Помнишь ли желтые иммортели, которые я тебе дарил? И отчего. Отчего вы так одеты?
— Ты настоящий прокурор! — усмехнулась Перовская. — Если интересно, мы с Верой. Мы учительствуем в деревне, под Рязанью. А одеты.
— Как славно! Я прежде служил помощником прокурора в окружных судах. Во Владимире, а после тоже в Рязани. Ты разве не слышала про дело «Червонных валетов»? — продолжал радоваться молодой прокурор.
— Нет, — вздохнула Соня, не скрывая раздражения. — Прости, нам пора. Спешим на поезд.
— Странно. Об этом деле писали в газетах. Я был обвинителем. И говорил речь. И знаешь, сколько говорил? Два дня! — хохотал Муравьев. — Ах, прости! Как здоровье Льва Николаевича? Варвара Степановна все так же в Крыму?
Не отвечая, Перовская зашагала прочь. За ней кинулась изумленная Верочка. Ничего не понимающий, когда-то влюбленный прокурор кричал вслед:
— Ты живешь там же? Я найду.. Я много думал. И о тебе. Ты — народная учительница. Как славно! Так много жестокости в мире.
«Вот плутовка! Выдумала — учительница она.» — спрятался за тумбу Тихомиров.
— Я хочу рассказать, милая Соня. Нужна судебная реформа. Моя магистерская работа посвящена отмене жестоких телесных наказаний для каторжных и ссыльных.
Лев увидел, как на Невском барышни взяли извозчика и умчались и вправду в сторону Николаевского вокзала. Он в три прыжка нагнал следующую конку. Смотрел с площадки на прокурора Муравьева, удивленно отъезжающего в добротном экипаже.
Первое, что Тихомиров услышал в тот день от Дворника, это дурное известие: взяли Мирского! Глупо попался. Вместо того чтобы затаиться в Таганроге, Леон и там разговорился — решил создать подпольный кружок. Сошелся с прапорщиком пятой батареи резервной артбригады Тарховым, бомбардиром Щетинниковым, который и донес о нем до сведения помощника начальника губернского жандармского управления капитана Карташевского.
Михайлов показал Тигрычу свежее сообщение агента Николая Капелькина. Бисерным почерком на клочке бумаги тот писал, что Мирского арестовали прямо у его квартиры, в доме доктора Ромбро. Леон трижды стрелял в капитана, но неудачно. Кроме подложных документов, при нем найдено его письмо к отцу на польском языке, где Мирский заявляет, что это он покушался на Дрентельна и теперь скрылся в Швейцарии. Но когда вернется, снова примется за труд в пользу революции. И еще просит прислать ему 500 рублей. И поскорее.
— Дурак! — огорчился Тихомиров. — Ишь ты: за труд в пользу революции. Боюсь, многих выдаст.
Хотелось добавить: «Эх, Саша, Саша! Вот она, твоя манера таскать каштаны из огня чужими руками. Втягивать в большие дела случайных людей.» Но промолчал. Видел: и без того тяжко Михайлову.
— Должно быть, тоже мышь съел. — буркнул под нос.
— А? Какую мышь? — отрешенно спросил Михайлов.
Лев не ответил. Махнул рукой.
Он точно в воду глядел. Мирского перевезли в столицу, заключили в Петропавловку. Вскоре арестовали художницу Малиновскую, возлюбленную Кравчинского, который успел сбежать за границу. Александре удалось передать письмо из крепости. Она писала: «Кстати, Мирский признал себя членом Исполнительного Комитета и сказал, что их всех членов около 200 и друг другу они известны лишь по номерам. Вообще он наплел много небылиц, — вот охота! При всех его достоинствах он страшно болтлив».
А дальше — больше. Из-за болтливости Леона «Алфавит лиц, политически неблагонадежных» заметно пополнился. Едва избежал ареста Плеханов. Но многие не избежали, особенно те, кто укрывал беглеца, предупреждал об опасности.
Потаенное ведомство Антона Ивановича Лидерса, «черный кабинет» работал с полной нагрузкой — ну, просто дым стоял.
Но и Дворник не дремал. «Земля и Воля» то и дело меняла подпольные квартиры, типография организации перебиралась с места на место. Все чаще сходились в Лесном, на даче.