Неизвестно
Шрифт:
— Давай, братец! Скорее! — загорелся погоней генерал, сияя гвардейским боевым взором. — Возьмем нигилятину..
— Возьмем, ваше выско-пре-схво! — азартно отозвался кучер; кучеру некогда было выговаривать «высокопревосходительство». Пока скажешь, так ведь и скроется под сурдинку злоумышленник. Ищи после.
И все же оторвался, ускакал Мирский. С набережной он резко свернул в Самборский переулок, промчался по Шпалерной, по Вознесенскому проспекту. Тут лошадь споткнулась, упала. Молоденький городовой подбежал, помог подняться. Леон передал ему поводья и, прихрамывая, кинулся к извозчику. Еще заворот, еще.
На Захарьевской расплатился с извозчиком. В табачной лавке Терентьева купил папирос. А далее уж — она, михайловская схема-выручалочка. Один проходной двор, другой. Вот и через доходный дом Фрессера прошел, и через следующий.
В каком-то тесном дворе буквально наткнулся на господина в светлом пальто. Боже мой, да это же Саша Михайлов!
— Иди в переулок, — сказал тот торопливо. — Там стоит извозчик. Держи адрес. (Сунул бумажку). Ничего, теперь не вышло, после выйдет. — утешающе обнял Леона за дрогнувшие плечи.
Квартиры пришлось менять часто. Леон тосковал о Леночке Кестельман, пылкой любовнице, с которой он сошелся еще в пропахшие морозной хвоей рождественские дни. Но к ней его не пускал нудный конспиратор Дворник, да и внедренный в канцелярию III Отделения агент Николай Капелькин сообщал в поспешных секретных донесениях:
«18 марта. Любовница Мирского Елена Кестельман: Новая улица, 9, кв. 39, знакомые ее: Абациев, Шиманский, Ба- чинский, Златогорская, Рубинский, Трахман. Прошлую ночь и сегодня они арестованы; в квартирах их западни. За этими лицами и для Мирского назначены шпионы. Старший — агент наружного наблюдения Елисей Обухов.
25 марта. Приготовляют портреты Мирского для раздачи агентам.
Агенту Ритво приказано иметь за Кестельман самое тщательное наблюдение и каждый день представлять донесения.»
Дворник с Тигрычем успокаивали Мирского: ничего, мол, скроешься в валдайских лесах, в Тугановичах; к тому же и паспорт скоро выправят — на имя потомственного почетного гражданина Федотова.
— Тугановичи — имение Семенского, — пояснял Михайлов. — Вячеслав — судебный пристав окружного суда. Ты его знаешь.
— Станешь отпрыска Семенских к экзаменам готовить, — прибавлял Тихомиров.
— Хорошо, — соглашался Мирский, но думать о роскошной Кестельман не переставал.
— Рачковский тебя отвезет. Они с Вячеславом не разлей вода. — завершал разговор Дворник и вставал, чтобы уйти. Но не тут-то было.
Похоже, от пережитого, от неудачи с Дрентельном и, конечно, от невозможности утонуть в перинах с милой Helen, на взбудораженного Леона вдруг накатила болтливость. Он почти бегал по конспиративной комнате от Дворника к Тиг- рычу, и говорил, говорил.
О том, что, выйдя из крепости, был возмущен тем, что предпринималось против молодежи, против социально-революционной партии. Все эти высылки в Сибирь, история в Петербурге, когда казаки били студентов нагайками. И еще — стеснительное содержание заключенных.
Здесь он почти наваливался на ерзающего на стуле Тихомирова, пытаясь счистить с его пиджака пятно от александровских щей, которые тот ел вчера в трактире на Аптекарском. Пятно не поддавалось, и Мирский продолжал открывать душу.
Да, это возмутило его против подобного порядка вещей. И само собой, — шефа жандармов. Хотя, нет. Лично к Дрен- тельну он ничего не имел.
При этих словах Дворник сделал удивленное лицо и бросил выразительный взгляд на Тигрыча.
О чем это? То есть, конечно, имел, спохватился Леон. Как же! Ведь он просил Дрентельна о дозволении продолжить курс в Медико-хирургической академии. И получил отказ. Впрочем, отказ не был для него особенно важен. Плевал он на отказ! Ибо все одно готовился к высылке в Сибирь. И даже и не рассчитывал окончить курс.
Мирский снова запутался. Теперь уже Тихомиров пожал плечами.
— Да, не рассчитывал! — запальчиво вскричал Леон. — И все же я желал пользоваться званием и видом студента. Даже в ссылке. Понимаете? А он не позволил и такой малости. Дрентельн задел мои интересы. И интересы моей партии.
— У тебя есть своя партия? — хмыкнул Тихомиров.
— Спокойно, — поднялся Михайлов. — Расходимся. За тобой, Леон, завтра заедет Рачковский.
Глава семнадцатая
С одной стороны, Петру Рачковскому повезло: мадам Шарле все-таки оставила его в покое, найдя жениха побогаче. А с другой.