Шрифт:
34 б
Да, средь немецких князей мой князь не из самых великих: Княжество тесно его и небогата казна; Но если б каждый, как он, вовне и внутри свои силы Тратил, то праздником жизнь немца средь немцев была б. Впрочем, зачем я славлю того, кого славят деянья? Да и подкупной моя может казаться хвала, Ибо дал он мне то, что нечасто великие дарят: Дружбу, доверье, досуг, дом, и угодья, и сад. Всем я обязан ему; ведь я во многом нуждался, Но добывать не умел — истый поэт! — ничего. Хвалит Европа меня, но что дала мне Европа? Я дорогою ценой сам за стихи заплатил. Немцы мне подражают, охотно читают французы; Лондон! Принял как друг гостя смятенного ты. Только что пользы мне в том, что нынче даже китаец Вертеров пишет и Лотт кистью на хрупком стекле? Ни короли обо мне, ни кесари знать не желали; Он лишь один для меня Август и мой Меценат. 35
Жизнь одного человека — что значит она? И, однако, Тысячи станут судить каждый поступок его. Значат стихи еще меньше. Но тысячи будут ругать их Иль восхищаться. Мой друг! Жить и писать продолжай. 36
Фрески, картины везде! До чего же меня утомили Перлы искусства, что здесь в каждом хранятся дворце. И средь таких наслаждений порой нужна передышка, Ищет живой красоты мой притупившийся взгляд. Комедиантка! в тебе я узнал мальчуганов прообраз — Тех, что Беллини писал с крыльями, радуя взор, Тех, что послал жениху Веронезе доставить бокалы К свадьбе, где гость пировал, воду считая вином. 37
Словно искусным резцом, изваяно стройное тело; Словно оно без костей, гнется, как в море моллюск. Все в нем — суставы, все — сочлененья, все в нем прелестно, В меру оно сложено, гибко без меры оно. Я изучил человека, и рыб, и зверей, и пернатых, Знаю рептилий — они чудо природы вполне, Но удивляюсь тебе, Беттина, милое чудо: Ты — все вместе, и ты — ангел, помимо всего. 38
Ножки, дитя, к небесам поднимать не надо: Юпитер Смотрит, и зорок орел, и Ганимед разозлен. 39
Ножки тяни к небесам беззаботно! Мы поднимаем Руки в молитве; но ты все же безгрешней, чем мы. 40
Гнется шейка твоя. Удивляться тут нечему: часто Держит она всю тебя; малый твой вес ей тяжел. Мне ничуть не претит наклоненная набок головка: Груз прекрасней вовек шейку ничью не сгибал. 41
Так неясных фигур произвольным сплетеньем смущает В мрачности адской своей Брейгель мутнеющий взгляд. Так, резцом воплотив Иоанна видения, Дюрер, Сливший сверчков и людей, здравый рассудок мутит. Так поэт, что воспел сирен, кентавров и сфинксов, Слух удивленный пленял и любопытство будил. Так нас тревожит сон, когда снится, что, взявшись за дело, Мы преуспели и вдруг все расплывется, как дым. Так и Беттина, когда ей руки служат ногами, Нас смущает — и вновь радует, на ноги встав. 42
Что ж, с удовольствием я отойду за черту меловую: Просит так кротко меня, сделав «боттегу», дитя. 43
«Ах, да что же он делает с нею! Господи боже! Так только свертки белья носят к фонтану стирать! Право, она упадет! Нет мочи! Идем же! Как мило! Глянь, как стоит! Как легко! Все улыбаясь, шутя!» Ты, старушка, права, восхищаясь моею Беттиной: Краше от этого мне кажешься ты и сама. 44
Что бы ни делала ты, все нравится мне. Но охотней Я смотрю, как отец в воздух швыряет тебя. Миг — ты летишь кувырком, и вот, как ни в чем не бывало, Сделав смертельный виток, снова бежишь по земле. 45
Бедности, горя, забот морщины расправились разом, Стали все лица светлей, будто счастливцы вокруг. Нежно тебя по щеке корабельщик растроганный треплет, Каждый хоть туго, но все ж свой открывает кошель, Венецианцы тебе подают, плащи приподнявши, Будто бы просишь у них ради Антония ты, Ради Христовых ран, ради сердца Девы Марии, Ради огненных мук, душам грозящих в аду, Весело всем, кто тебя окружает толпою, — мальчишкам, Нищим, купцам, морякам: все они дети, как ты. 46
Да, ремесло поэта приятно, но очень накладно: Книжечка эта растет — тают цехины меж тем. 47
«Скоро ль конец? Иль совсем помешался ты от безделья? Книга — девчонке одной? Тему найди поумней!» Что ж, подождите: начну воспевать могучих монархов, Ежели их ремесло лучше пойму, чем теперь. Ну, а пока я пою Беттину: нас тянет друг к другу, Ибо от века сродни были фигляр и поэт.