Стоунз порозовел и с улыбкой подхватил: «Сколько лет прошло, не могу забыть мужество солдатское и волю…» После чего мне стало ясно, что он давно отгрустил по тем пижонским часикам, отнятым у него Федиром Дупло в виде компенсации за юные годы, проведенные под гипнозом Стоунза.

Мой новый приятель Дымок тоже слыл гангстером, и его кличка была в числе тех имен и кличек, что любит повторять падкая на дурную славу молодежь. Говорил он медленно, мало и негромко, хотя голос у него был запоминающийся:

— Дядя, вы не туда смотрите.

(Я все следил за «Отдыхом», а Стоунз не появлялся.)

— Здесь вот уже час разгуливает один молодой человек, и я за ним наблюдаю, потому что он говорит голосом…

Дымок помедлил, и спокойно с расстановкой произнес:

— … пресыщенного пассивного педераста.

Жалко Азизян этого не видит. Я медленно обернулся.

— Значит, мне не померещилось, Леша? Дело в том, что и я сегодня слышал этот голос…

Пожалуй, в нашем городе так манерно разговаривают только Музыка и Мухамедов. Но они-то сюда с какой стати попрутся… Один — помреж, второй — завзалом в «Ноздриках».

— А что ему здесь нужно?

— Вон он, — Демешко (Он же Дымок) незаметно указал в сторону обложкой диска, зажатого под мышкой.

Оттуда (с обложки) скалился простоволосый американец.

— Кто? — я сразу не сообразил.

— Тот пидорас, — тихо, со скрипом процедил Дымок.

Опустив взгляд, я сделал несколько шагов в указанном направлении. Стал, подняв голову, и делаю вид, будто закуриваю. В этом самое время обладатель уникального голоса, кому-то возражая, отчетливо, без смеха проскандировал:

«Хо-хо-хо. Как говорят в Одессе, не делайте мне смешно!»

Сколько же ему лет, тотчас изумился я. Вернее, сколько надо тренироваться, чтобы выучиться говорить с таким жеманством, так искусственно и нахально? Мы, вообще, где с вами находимся? На советской Украине, или мы попали в Древний Египет?

День солнечный и пыльный, но куртку снимать рановато, апрельский ветерок — коварная штука. А у обладателя голоса волосатые плечи и руки какого-то библейского охотника. Сквозь фиолетовую мережную майку виден волосатый хребет. Волосы пышные, блестящие, курчавые. Может быть, араб или чилиец? Вокруг полно общежитий. Обойти спереди и заглянуть ему в лицо я не решаюсь. Правда, уже отметил — череп с плоской макушкой. С одобрения Дядюшки Стоунза такую форму головы мы именуем «минетное темечко».

На голом волосатом плече этого юноши висела вязаная, с бисером сумка-кисá. Скорее всего — самодельная, слишком патологичная по виду. Не прекращая разговаривать, он запустил в нее руку и достал стариковскую капроновую фляжку: «Хо-хо. Простая водичка».

Откинув голову, он промочил горло, и я увидел его профиль — не то горного пастуха, не то сильвана из балетной массовки.

— Дымок, ты был прав, надо обязательно свести с Азизяном! Они созданы друг для друга… — от волнения я не смог подобрать точное сравнение, — как… как дуэт фигуристов! Этот — в папахе, у Азизяна его «аэродром». Музыка, если ты не против, что-нибудь из быстрого Блэкмора. А в роли спортивного комментатора, естественно, Стоунз.

— И в Москву, на Олимпиаду.

— Давай зайдем куда-нибудь, я что-нибудь выпью, заодно и поедим.

— Скажи куда? — спросила Пуля у Курка.

— В «Отдых». Может быть, Стоунз уже там сидит.

Сосиски запивать вином пришлось одному. Демешко не пьет из-за наркотиков. Он принимал их в точности, как и разговаривал — медленно, тихо и сколько считал нужным. Поэтому ему никто и не предлагал выпить. Он сам покупал себе минеральную воду. Местная стоит 20 копеек бутылка. «Мелитопольская» чуть дороже. Возможно, из-за этого он никогда не замерзал и не потел. Во всяком случае, внешне это было не заметно.

— Дане позвоним? Или не будем? — спросил Дымок, постукивая острым сапогом по дрожащей ступеньке.

— Зачем?

— Обещал отдать ему очки.

Он приподнял указательным пальцем правую линзу.

В этих очках Демешко было похож на Шукшина. Нос у него то ли поврежден, то ли от природы имеет такую форму. При такой физиономии он должен разговаривать отрывисто и злобно, явно привлекая к себе внимание кассирш и буфетчиц. Шукшин развратил своим Егором Прокудиным массу неартистичных мужиков, и те стали, особенно выпивши, отрывисто и злобно говорить на противном жаргоне бывалого человека, время от времени с горечью подергивая стриженой башкой.

Дымок слушает шумный и живописный хардрок, по-моему, понимает, что взрослые пугают друг друга Западом больше от болезней и бессилия; сапоги на нем легкие, из валютного магазина, а на лицо все равно уже опустилась печать будущего рецидивиста.

Что касается «Дани» — чем он может, как ему удается очаровывать таких неглупых людей, как Демешко, я ничего не знаю. Вот уже очки какие-то ему подавай. И — подают: «Носи, Сашко, тебе это надо. Наряжайся по моде». Не все же донашивать вещи старшего брата, хотя и среди них попадаются такие, что от Дани глаз не отвести.