Во–вторых, необходимо спросить себя, правильно ли мы понимаем, о какой «устной традиции» идет речь в этом тексте. Иен Венсайна в своем авторитетном исследовании устной традиции как исторического источника проводит четкое разграничение между устной традицией и устной историей. О первой он говорит, что «отличительной характеристикой устной традиции для историка является ее передача из уст в уста на протяжении времени, большего, чем жизнь современного ему поколения» [85] . Он подчеркивает, что «не все устные источники представляют собой устную традицию. Для традиции необходима изустная передача в течение жизни по меньшей мере одного поколения. Как видим, сюда не включаются источники устной истории» [86] . Причина такого резкого разграничения — в том, что с устной традицией и устной историей историк обращается по–разному:

Прямой контакт с участниками событий, как мы уже видели, считался наилучшим методом работы античного историка. Папий, явно вдохновляемый примерами историков, хотя и не имел возможности беседовать непосредственно с участниками, первоочередную значимость придавал сообщениям людей, недавно общавшихся с очевидцами событий, которые еще живы и продолжают свидетельствовать о происшедшем. Евангелисты, писавшие Евангелия примерно в то же время, о котором говорит Папий, возможно, были в лучшем положении и имели больше возможностей для работы над тем, что Венсайна называет устной историей.

Папий описывает два пути, которыми доходили до него предания об Иисусе; эти пути различаются не только конкретными источниками–очевидцами, но и числом ступеней между источником–очевидцем и Папием:

Вторая схема соответствует определению устной истории. Необходимо подчеркнуть, что ступени передачи здесь не столько временные, сколько географические. Временной зазор между двумя учениками, свидетельствующими об Иисусе, и Папием, получающим их свидетельство, крайне мал — это время, необходимое тем, кто слушал учеников, чтобы проехать сто двадцать миль из Смирны или Эфеса в Иераполь. Многие ученые упускают это из виду, поскольку, читая Папия, держат в голове модель не устной истории, а устной традиции.

Однако Папий пишет о периоде, когда устная история становилась невозможной. Единственные два свидетеля, оставшиеся в живых, были уже очень стары. Все более известные ученики Иисуса уже умерли. Предания, дошедшие до Папия путем, показанным в первой схеме, превратились в устную традицию, поскольку вышли за пределы жизни информантов. О числе ступеней передачи здесь точно судить невозможно; однако можно с уверенностью сказать, что Папий, вдохновляемый примером историков, должен был особенно ценить предания старцев, исходившие непосредственно от известных по именам учеников Иисуса. Старцы, руководители азиатских церквей, жили в больших городах, соединенных столбовыми дорогами. Вполне возможно, что ученики Иисуса, путешествуя, бывали в этих городах и учили там. Поликрат, ставший епископом Эфеса столетие спустя, в возрасте шестидесяти пяти лет рассказывал, что «пребывал в сношениях с братьями во всей вселенной» (Евсевий, Церковная история, 5.24.7); это, по–видимому, связано с расположением Эфеса — однако, учитывая мобильность руководителей древней церкви [88] , легко предположить, что некоторые старцы много путешествовали. Мелитон, епископ Сардийский и современник Поликрата, бывал в Иерусалиме; еще более вероятно, что иудеохристианские лидеры провинции Азия до 70 года совершали паломничество в Иерусалим и встречались там с оставшимися учениками Иисуса, составившими Иерусалимскую церковь. Эти вполне возможные личные контакты, как правило, остаются за пределами ученых дискуссий о передаче евангельских преданий, поскольку ученые ориентируются на модель устной традиции, предполагающую не индивидуальную, а коллективную устную передачу, и принимающую как данность, что источник традиции на много ступеней отстоит от форм, принятых традицией в конце первого столетия. Однако эта модель пренебрегает тем, что само собой разумеется для Папия — значимостью индивидуальных лидеров, часто очень мобильных, чье служение в христианской общине порой исчислялось десятилетиями и среди которых особое место занимали свидетели служения Иисуса.

Очевидно, что ни при описании второй, ни даже первой схемы Папий не говорит о преданиях, принадлежащих христианской общине в целом, передающихся коллективно и анонимно. Старцы — видные лидеры и учителя. Аристиона и Иоанна Старшего Папий называет по именам, видимо, потому что они были прямыми учениками Иисуса; однако имена остальных также были ему, как и всем христианам в провинции Азия, хорошо известны. Папий мог бы перечислить по именам и их учеников — своих непосредственных информантов, тех, что бывали в Иераполе и кого он знал лично. Для него не было бы ценным то, как передавали старцы слова Андрея, Петра или Фомы, будь эти предания всего лишь коллективной памятью церквей, к которым принадлежали старцы. Папий ожидал, что эти предания старцев авторизованы личными контактами.

Устная традиция, как правило, коллективна:

В этом смысле в раннехристианских общинах, разумеется, имелась коллективная традиция. Однако существование коллективной памяти, сформированной частым воспоминанием и повторением преданий в контексте общины, отнюдь не исключает роли отдельных личностей, особенно компетентных в традиции. Роль личностей и их взаимоотношения с общинными традициями отличаются в разных сообществах [90] . Эти более общие вопросы, связанные с передачей евангельских преданий, мы обсудим в главах 10–12. Здесь же мы просто подвергнем сомнению утверждение, что коллективная память якобы исключала индивидуальных, известных по именам информантов, гарантирующих достоверность преданий об Иисусе, или занимала их место.