Шрифт:
Так как события совершаются единовременно во многих местах, а одному лицу невозможно присутствовать разом в нескольких пунктах, далее, так как одному человеку не по силам изучить путем собственных наблюдений все страны мира и особенности каждой из них, то остается собирать сведения у возможно большего числа лиц, давать веру надежным свидетелям и умело оценивать случайно притекающие известия (12.4с.4–5). [В переводе Ф. Г. Мищенко. — Прим. пер.]
Глагол anakrinein встречается и в совете Лукиана Самосатского, обращенном к историку. Контекст сходен:
Что же до самих фактов — [историку] не следует собирать их как попало, но лишь после тщательного и трудоемкого исследования (peri t^on aut^on anakrinanta). Лучше всего, если он сам был очевидцем (paronta kai ephor^onta); если же нет — следует выслушать тех, кто наиболее беспристрастно излагает суть дела…
(Как надо писать историю, 47).Предположение, что Папий сознательно использует историографическую терминологию, подтверждается и первой фразой обсуждаемого отрывка. Обычно ее переводят так:
Не поколеблюсь изложить для тебя, вместе с собственными истолкованиями (synkatataxai tais herm^eneiais), все, что в прошлом старательно разузнал от старцев, что тщательно запомнил (emn"emoneusa), за достоверность чего ручаюсь [74] .
74
Перевод Lightfoot, Harmer, and Holmes, The Apostolic Fathers, 314.
В пользу такого понимания говорит то, что именно так Руфин перевел греческий текст Евсевия на латынь. Однако Кюрцингер предлагает другой — и очень привлекательный перевод [75] . Я включил предложения Кюрцингера в перевод, приведенный мною выше, так что первая фраза отрывка прозвучала таким образом:
Не поколеблюсь изложить для тебя в должном порядке (synkatataxai tais herm"eneias) все, что в прошлом старательно разузнал от старцев, что тщательно записал (emn"emoneusa), за достоверность чего ручаюсь.
75
K"urzinger, Papias, 77–82.
Согласно такой интерпретации, Папий описывает стадии работы историка — так же и в том же порядке, как перечисляет их в своем руководстве по историографии Лукиан (сразу после процитированного нами отрывка):
Собрав же все или большинство фактов, пусть он сперва запишет их в виде собрания заметок (hypomn"ema), сырого материала, лишенного пока что и связности, и красоты. Затем, приведя их в порядок (epitheis t^en taxin), пусть придаст им красоту, украсит их яркими выражениями, фигурами речи и ритмом
(Как надо писать историю, 48).В такой интерпретации слово mn"emoneuein у Папия означает не «запомнить», а «записать» — создать собрание заметок для памяти (hypomn"emato), часто упоминаемых как подспорье в работе античных историков [76] . Заметки составляли черновик: чтобы создать литературное произведение, их требовалось упорядочить и обработать. Эту стадию труда историографа Папий, если следовать нашей интерпретации, описывает словами synkatataxai (или syntaxai — чтение, предпочитаемое Кюрцингером) tais herm^eneiais (что обычно переводится «изложить вместе с собственными истолкованиями») [77] . В пользу такого понимания приведенной фразы Папия говорит многое. Его заверение в истинности того, что он рассказывает — разумеется, тоже элемент обычной историографической практики (см. Лукиан, Как надо писать историю, 39–40, 42).
76
G. Avenarius, Lukians Schrift zur Geschichtsschreibung (Meisenheim am Glan: Hain, 1956) 85–104; С. B. R. Pelling, "Plutarch's Method of Work in the Roman Lives", JHS 99 (1979) 94–95.
77
Лукиан, Как надо писать историю., 24, 43 (ср. 34) использует слово herm`eneia в обычном смысле — «литературная обработка»; однако его нельзя полностью отождествлять с тем же понятием у Папия, поскольку у Папия это слово стоит во множественном числе. Вероятно, речь идет о стадиях литературной обработки.
Таким образом, Пролог Папия можно понимать так, что в своей работе он следовал строгому историографическому методу: провел тщательные изыскания, собрал свидетельства очевидцев, записал их в виде сырых заметок и, наконец, обработал эти заметки, придав им литературную форму. Следовательно, его предпочтение свидетельских «показаний», полученных из вторых или третьих рук, — это предпочтение историка, которому, раз уж прямое свидетельство невозможно (то есть историк не присутствовал при описываемых им событиях) — необходимы свидетельства косвенные.
Для наших целей сейчас важнее всего то, что «живой, остающийся в душе голос» — не метафора устной традиции, как считают многие ученые. Папий говорит о буквальном голосе информанта — живого человека, обладателя личных воспоминаний о речениях и деяниях Иисуса. Даже если отвергнуть предположение о том, что Папий следует методике классической историографии — смысл его слов от этого не меняется. Как мы уже видели, поговорка о превосходстве «живого голоса» над письменным источником подразумевает не превосходство устной традиции над письменной, но предпочтительность личного общения с наставником, информантом или оратором по сравнению с чтением текстов [78] . Однако Папий уникальным образом расширяет стандартное клише «живой голос», добавляя к нему «остающийся» [79] и, таким образом, подчиняя его своему контексту: речь идет о тех немногих, кто знал Иисуса, но во время исследований Папия еще «остается» среди живых.
78
Это, по–видимому, верно для всех случаев, которые приводит Александер, и даже для знаменитого рассуждения из «Федон» 276а.6–10, в котором Платон несколько иным языком выражает мысль о превосходстве устной речи над письменной (см. Alexander, "The Living Voice", 237–238).
79
Возможно, Папий вспоминает 1 Петр 1:23, где о слове Божьем говорится: logou z^ontos theou kai menontos, однако это выражение он использует в совершенно ином контексте. Разумеется, Папий не ожидает, что слова очевидцев будут пребывать вечно, как слово Божье (см. 1 Петр 1:25) вследствие своих божественных свойств.