– Алопеция.

– Вот-вот. В общем, ты отправляешь им волосы по почте, их вымачивают в обеззараживающем растворе, чтобы твои микробы не напали на этих несчастных, они ведь уже и так доходяги, верно? Помнится, кузина Розанна приготовила мне после удаления матки запеканку, а через два дня я ужасно заболела, и оказалось, что она сама болела, когда готовила, и всю ее обчихала! Я говорю: “Рози, как тебе ТАКОЕ в голову пришло?” И ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, у нее хватило наглости бросить трубку! – Кэтлин сует в рот кусочек сельдерея (вместо того чтобы помогать его резать). – Короче, Джулия, я подумала про твои волосы, знаешь, они какие-то… не пойму… скучные, что ли.

Ой. А мне всегда нравились. Они послушные, завиваются, когда укладываешь щипцами, лежат ровно и гладко, когда сушишь феном и расчесываешь щеткой. И седых совсем мало. И все же свекровь права. В моей прическе нет стиля. Обычно я завязываю хвост или ношу обруч, и так со школьных времен. Я дорезаю салат и, подавив желание свалить весь этот силос в мусорное ведро, говорю свекрови, что буквально не снимаю подаренные ею зеленые пластмассовые бусы. На самом деле я сразу отдала их Люси для игр в переодевание.

Появляются Майкл с отцом.

– Эй, мисс Джулия. Что делает дурнушка, которая не стала лебедем? – Тим не ждет ответа, зная по опыту, что его не последует. – Становится раком!

Прошу любить и жаловать: мой свекор, Джим Флэнеган. Высоченный ирландец, улыбчивый, краснолицый, грудь колесом. Коммивояжер “Атлас Авто”. Страстный любитель пофлиртовать, совсем как его сын. Два года назад Джим свалился на теннисном корте с инфарктом, и с тех пор родные и друзья, словно по молчаливому уговору, сделались крайне снисходительны к его чудовищным шуткам.

– Джим, я тебя умоляю, – стонет свекровь. – Хватит уже. – Она наклоняется ко мне и шепчет: – Пусть городит что хочет, лишь бы был живой и здоровый. – Потом неожиданно вскидывает на меня глаза, прищуривается и помещает мое лицо в рамку из пальцев. – Говорю тебе, будет здорово.

К моменту ухода родителей Майкла я уже ношусь с идеей стрижки – небрежной, мило всклокоченной, сексуальной. Как у Мэг Райан. Я захожу в Интернет, набираю “прическа Мэг Райан”, нахожу рекламную фотографию из ее последнего фильма и печатаю в цвете. Завтра же запишусь в “Космо-ножницы” к Лу-Энн Бубански.

– Зачем тебе менять прическу? – спрашивает Майкл, быстро-быстро переключая каналы с первого по девяносто третий. – Тебе и так хорошо.

Мой муж не понимает, что просто “хорошо” мне уже недостаточно. Долой длинные, скучные, с прямым пробором, не менявшиеся со школьных времен волосы! Даешь броские, дерзкие, своенравные локоны! С божьей помощью и молитвами Лу-Энн Бубански я намерена их получить.

Что-то джинсы мне тесны. Я знаю, что не беременна, и месячные еще не скоро, однако, прежде чем сделать единственно верный вывод, прочитываю литанию ритуального самообмана: штаны сели при стирке; в чистке; от лежания в шкафу. Мой организм плохо выводит воду. У меня неожиданно наросли мускулы, вот ногам и тесно в штанинах. Я случайно купила джинсы в подростковом отделе, они, наверное, сшиты на узкобедрую школьницу, а не толстозадую рожавшую тетку. Они с браком – швы дополнительно прострочены изнутри. А может, случайно пришили не ту этикетку. Или фирма экономит ткань, чтобы снизить цену.

Кое-как втиснувшись в джинсы, отправляюсь в “Космо-ножницы” – один из немногих салонов красоты в городе, где еще можно сделать маникюр за пятнадцать долларов и узнать самые свежие сплетни. Другие парикмахерские давно преобразовались в “европейские спа” с “ароматерапевтическим педикюром” по сорок баксов. Вот чего я, кстати, не понимаю: какая, к черту, ароматерапия, когда ноги так далеко от носа? И какое, объясните мне, “спа” в городе, где хозяева французского бистро произносят “крэм-бруле” вместо “крем-брюле”, а иностранные фамилии англизируются так, что и не догадаешься об их происхождении? Мария Лопес становится Мэри Лоупс, семья Ле Жарденов – Лезджарденами, с ударением на первый слог. Да, и представляете: в китайском ресторане подают белый хлеб!

Лу-Энн Бубански называет себя “веселой разведенкой”. У нее трое долговязых сыновей-подростков, все – баскетбольные звезды своей школы со вполне реальными шансами попасть в НБА. Лу-Энн бросает взгляд на фото Мэг Райан, запускает пальцы в мои волосы и ерошит их, изучая структуру.

– Так. Нам понадобится химия, – изрекает она. – И пара-тройка высветленных прядок, чтобы подчеркнуть лицо. Вам очень пойдет. Будете просто красавица, моя милая.

Лу-Энн укутывает меня в золотой виниловый пеньюар и достает коробку розовых коклюшек для химической завивки.

Я машу фотографией Мэг Райан – последний шанс напомнить о своих пожеланиях.

– Значит, будет похоже вот на это, да? Я не хочу кудряшки как у барана. Я хочу что-нибудь этакое, растрепанное, понимаете? – И все же заставляю себя произнести позорное слово: – Сексуальное.

Лу-Энн сует заколку в рот и начинает накручивать волосы на коклюшки.

– Угу, – мычит она. – Растрепанное. Сексуальное. Не как у барана. Поняла.

Через час я превращаюсь в ирландского водяного спаниеля. Господи, меня сейчас вырвет. ЧТО Я НАДЕЛАЛА?!