Не знаю я…

…С той ночи прошел тихий месяц в наших фан-ягнобских осенних горах.

Гуля ушла в безмолвие…

Я целыми днями стоял в водопаде с корзиной-ловушкой.

И странно: не поймал ни одной рыбы…

Форель избегала меня что ли, а ведь я был опытный рыбарь…

А мимо нас бесконечно шли, шли, пылили с далеких высокогорных пастбищ-джайлоо Тянь-Шаня, Оби Хингоу, Заилийского Ала-Тоо, Заравшана густые, несметные стада баранов и коз…

Чабаны-локайцы продавали нам свежее, еще вздрагивающее от забоя, от быстрого, еще не остывшего ножа, мясо, и божественный, самый вкусный на земле, овечий и козий ноздреватый, желтый, текучий сыр, и козье, целительное молоко, и хмельную “орзу”, от которой ночное небо в Плеядах и Млечный сыпучий Путь становились ближе, родней и, казалось, что можно трогать руками и даже лизать языком вечнохладные лампады Плеяд…

Вспять… вспять… вспять…

Я страдал от безмолвия Гули…

Я пьяно, вольно от “орзы”, бродил по ночной Вселенной руками необъятными…

Вместо того, чтобы бродить по телу Гули…

…Всегда я робел перед пастухами, всегда мне казалось, что они знают главную тайну бытия, ведь они кочуют под звездами одни, и нет между ними и Богом никаких городов, семей, народов, государств, храмов, священников-посредников — а есть в небесах один Господь — Собеседник и Главный Пастух звезд и пастухов…

И Он говорит с ними наедине с небес своих…

И потому все Пророки были пастухами — вначале пастухами стад, а потом пастухами человеков, ибо вначале они наедине беседовали с Богом и получали от Него Дар Великих Глаголов…

И шли с Даром этим к человекам.

А человеки убивали их за Дар божественный их…

О Боже! Только среди человеков бывает, что пасомые убивают пасущих их…

Да!..

…А Гуля, как камень, молчала и только задумчиво глядела на стада проходящие… вспоминала…

И только козы часто подходили к ней, словно чуяли свою, и ластились к ней, и долго не уходили, и чабаны кричали на них, и безухие лобастые псы-волкодавы гнали коз от ног её…

О!..

Так прошел наш тихий месяц в горах, у реки Фан-Ягноб, у теплого, равнодушно струящегося Водопада…

Осень поздняя в горах тягучая, медовая, вода в реке медленная, изумрудная, вялая, ледники-истоки вяло тают, не питают реки, и реки покорно мелеют…

Но вот повеяло со снежных фан-ягнобских гор альпийским холодом, и запахло близким снегом…

И я вспомнил стихи поэта Z:

Осеннее ущелье

…Я осенним ручьем играю, и студенность его рассыпаю

На лицо свое тихое зябкое,

Только камни вокруг, только камни да скалы…

Даже птица не звякнет крылами,

Даже конь на тропе не восстанет,

И снега, что в полете недальнем,

Я заранее принимаю…

Я заранее принимаю…

Снегом пахло уже близким…

Я как-то в детстве видел в горах, как первая горная метель нагоняет последнего, уже усыпающего налету, золотого шмеля!..

Но не догнала!.. Не застудила насмерть!..

Вот шмель златой летит в серебряной метели…

Гуля!.. Мы с тобой шмели в метели…

…Тогда мы с безмолвной, задумчивой Гулей стали собираться в обратную дорогу.

Осталась нам последняя ночь…

И вот в последний раз я взял свою корзину-неудачницу и встал в Водопад, подняв безнадежную ловушку к ниспадающим, похолодевшим водам…

Уже в водах позвякивали первые льдинки…

И вдруг!..

О Боже!..

Серебристый, жемчужный, бьющийся, живой, клубящийся поток хлынул в мою корзину, и она вмиг вдруг наполнилась трепещущими рыбами!..

Это были форели, ханские, золотые, златокрапчатые форели!..

Корзина моя вмиг отяжелела — вся она наполнилась бьющимися златотелыми рыбами!..

Быть может, это стая рыб упала в водопаде? в счастливую корзину мою? но форели никогда не ходят стаями!..

Это был знак небес?.. Предзнаменование?..

Это была награда за месяц, когда я не поймал ни одной форели, что ли?..

Не знаю… Господь мой… Ты знаешь, а я не знаю…

И вдруг я замер, заледенел в водопаде, как месяц назад, когда Гуля неожиданно обняла меня, нагого алчущего втуне…