Бывают и рыбы-самоубийцы — они бросаются в водопады и летят с огромной горы, сверкая в алмазных водах жемчужной чешуей…

Но странно — они никогда не убиваются, не разбиваются, с какой бы высоты они не свергались…

Вода — их родина, как у человеков — земля…

Но вот я стою в Водопаде ледяном с ивовой корзиной моей и жду форель летучую!..

Но не летит она в ловушку мою!..

— Гуля! Гуля! Жарко в ущелье! А что ты не снимаешь павлинье платье свое, и смоляные чулки твои, и не идешь ко мне в водопад мой?

Будем вместе ловить форель крапчатую, золотоносную?..

Будем?..

Но она алая от слов моих, как шелковая, пионерская косынка её:

— Я не могу раздеться — я же не ваша жена…

…О Боже! Она же жертва! она же дитя сталинского, раздельного, аскетического обучения! она же девственница…

Тугая, переспелая девственница!..

Но кто из мужей не алчет быть первооткрывателем, первопроходцем в лоне девы неумело податливом, первоалом?..

И я алчу…

Я стою под водопадом с ивовой корзиной-ловушкой.

Вода ледяная. Я весь дрожу, маюсь, но жду рыбу.

Хоть бы одна форель или маринка пленно забилась в мокрой корзине моей!..

Но корзина пуста.

Только алмазная вода течет, бьется пенно, свежо через неё…

И вдруг!..

И вдруг я ощущаю какую-то живую, бьющуюся тяжесть в корзине — в пене и мелких брызгах водопада я не могу разглядеть, кто попался в ловушку.

И вот я подношу корзину к глазам моим и вздрагиваю: в корзине вьется она… Коралловая Эфа!..

Как она попала сюда?..

Я знаю, что эфы, как и гюрзы, хорошо плавают…

И тут я вспоминаю слова локайца-пастуха: “Эта змея за тысячи километров находит и убивает врага своего… От неё никуда не убежать…” Значит, она ищет врага своего?..

Но разве я враг ей?..

Я обречённо завороженно гляжу на эфу…

Она приворожила, сковала, спутала меня…

О Боже, я любуюсь дивной красотой её…

Мокрый коралл живой блестит на горном солнце…

Но коралловое туловище её обвито черными кольцами с изумрудными каёмочками по краям…

Дивная, дремучая, диавольская что ли красота!.. Красота Царей?..

Я безнадежно чую, что она вот-вот ужалит меня, но ничего не могу поделать…

Она околдовала меня…

Аспидная, царственная, малахитовая, ромбовидная, раздвоенная, узкая мокрая головка с допотопными рожками глядит на меня янтарными вспыхивающими глазами с редчайшими у змей овальными зрачками…

И мне кажется, чудится что ли, что глазки эти печальны, что они устали от тысячелетней жизни, что рептилия устала жить, как и я нынче…

И тут я впервые влюбился в коралловую Эфу, в это редчайшее живое чудо, одно оставшееся от Эпохи древних великих Царей Персии, Ассирии, Вавилона…

Тогда я тихо опустил корзину с эфой в кипящую воду Фан-Ягноба…

И она ушла, уплыла, ускользнула…

И она не тронула меня…

И она почуяла, что я полюбил её…

И мне почудилось, что и она полюбила меня…

Моя смерть полюбила меня…

И пожалела…

Пока…

Ночь… Звезды ворожат…

Мы сидим у костра на берегу реки Фан-Ягноб…

— Гуля! Гуля! Ночью в горах так страшно сидеть у костра! Костер — это немой крик о помощи! об одиночестве…

Ты сидишь у костра, и, кажется, что вся ночь глядит на тебя! Вся вселенная!..

Костер выдает тебя… делает беспомощным, открытым… Любой ночной охотник может послать в тебя пулю… Ты — прекрасная мишень, цель беззащитная!..

Но твой костер — спасенье для заблудившихся! Они радостно идут на твой огонь… К твоему пахучему чаю и котелку с ухой свежей… к твоей доброй душе…

И что в мире слаще этих нечаянных, ночных, медовых встреч под хладными, равнодушными Плеядами?..

А?..