Она сама умирает, а думает обо мне… О Боже!..

Я, как пьяный, бегу в палатку, беру ружье, стреляю себе в ужаленный, быстро чернеющий палец — у самого основания, где палец выходит из ладони.

Выстрел неудачный. Руки мои дрожат. Я ведь никогда не стрелял в себя. Палец повисает на сухожильях, но я быстро отрезаю его ножом.

Странно, но я не слышу выстрела и не чувствую боли… И крови нет… Кровь замерла…

Я бегу, возвращаюсь к Гуле. Она радостно улыбается:

— Алик, как я счастлива!.. Ты спасся от эфы… Но будь осторожен — теперь она будет преследовать тебя…

— Гуля, как она заползла тебе в горло, в рот? Как она могла укусить тебя в сердце?..

Она уже падает, валится, никнет на песок…

Она тихо шепчет:

— Я тогда съела черешню… тайком от тебя…

— Гуля, при чем тут черешня?..

Но она не отвечает мне. Она шепчет:

— Не зря отец и мать звали меня… Им теперь стыдно… Теперь они будут ласкать, любить меня там… На земле они не успели…

Алик, положи меня в Водопад и отпусти к ним!.. Это моя последняя воля!..

…О Боже!..

Какая-то страшная, древняя тайна священной Черешни и коралловой Эфы опять встала передо мной…

Опять вспомнил я древнюю миниатюру, где три эфы забавляются смертельно, сладострастно сплетаются с царем Дарием Гуштаспом I.

И одна из Эф вьется, выходит у Царя изо рта…

Как она попала в рот Царю?..

Как она теперь, спустя тысячи лет, попала в горло возлюбленной умирающей моей?..

Вот тайна!..

…Я бросаюсь к Гуле и пытаюсь сделать ей искусственное дыхание, обнимаю её и горячо дышу ей в рот, касаюсь губами своими губ её…

Но она мертвая уже… Тяжкая… Далекая… Непослушная…

И я вспоминаю слова локайца-пастуха там, у Черешни: “Смерть приходит через пять минут…”

Пять минут прошли… Она уже мертвая…

Черная, как обугленная, от молниеносного царского древнего огня-яда, яда, яда Эфы…

Я не знаю, как закрывать обвялые, уже нездешние глаза усопшим…

Да если бы и знал — не мог бы…

И Гулины потухшие изумруды открыто, безвольно, протяжно, изумленно, виновато глядит на меня…

Тогда я тихо, бережно, нежно, как несколько часов назад в любовном Водопаде, поднимаю её, и несу к Водопаду, и опускаю её в Водопад, который уже смерть…

Она уже не слышит, не чует Водопада…

И она быстро уходит в пенных водах.

И она уходит в подземелье, откуда никто никогда не возвращался, и где в бездонном озере усопших её, сироту, виновато ждут её отец Гирья Гуштасп Сарданапал и мать Гульсум Ашурбанипал — потомки великих ассирийских царей, которые любили только друг друга и за это попали в ад…

О Господь мой!..

Но за что эта девочка поплыла в ад?..

…Но современный безвестный мудрец-суфий Ходжа Зульфикар говорит: “Рядом с огромными вратами в ад есть тайная калитка в душистый рай!”

Но суфий Ходжа Зульфикар говорит: “Ад необъятен, но он всего лишь провинция, окраина Рая…”

Да…

И я вспоминаю эти слова суфия. Словно они могут мне помочь в эту ночь…

Но ничто не может мне помочь в эту ночь…

И в другие дни и ночи, когда я вспоминаю Гулю, Гулю Сарданапал, первую возлюбленную мою…

…Тут кровь пошла из раны моей свежерубленой, и яростная боль до самых костей — а их в человеке двести сорок восемь — пронизала всю плоть мою…

И эта кровь, и эта боль спасли меня тогда…

И не дали мне уйти вслед за возлюбленной моей…

Да!..

Я потом ушел за ней… Потом!..

…Вот тогда судьба моя страшно переплелась с судьбой древней священной коралловой Эфы…

Этой любимицы-потаковницы! и любовницы! и убийцы!.. древнеперсидских Царей…

Не знаю, не знаю…

Тогда еще я не знал всей тайны…

Но это было только начало…

Но это было начало моей гибели…

…С того дня Коралловая Эфа надолго ушла из моей жизни, как река Фан-Ягноб уходит в глухое подземелье на три километра…

Но потом она пенно и страшно выйдет, вырвется из-под земли…

Как моя Коралловая Эфа…

И вдруг!..

…Сова прилетела из ночи и стала биться плескаться крыльями о замерзающий Водопад.

Она пила из Водопада и далеко разбрасывала льдинки крыльями…