Зульфикаров Тимур
Шрифт:
Представляешь этого вольного жертвенного человека, объятого орлами-могильниками и грифами-бородачами на вершине горы?..
И это был мой отец!..
О, Заратустра-Зардушт, Ты принял отца моего на небесах?..
…Представляешь: мой отец Гирья Гуштасп Сарданапал, в XX веке, в веке Сталина, в веке коммунистов-безбожников верил тайно в Пророка Зороастра и в огонь Его…
И в орлов и в грифов Его…
Мой отец был страшным грешником на земле…
Он был начальником душанбинской тюрьмы в тридцатые лютые годы…
Он самолично расстреливал невинных…
Он заводил мотоцикл без глушителя и под грохот двигателя хищно, упоенно, сладострастно убивал людей…
Там, в тюрьме, был сарай с песком… Песок всегда был мокрым и алым от крови…
И мой отец возлюбил этот песок!.. О!..
Когда этот мокрый малиновый тяжкий песок переполнял тюрьму — его отправляли на верблюдах в пустыню…
А оттуда привозили свежий нетронутый песок…
И на это уходили пустыни…
…Тут я замер в Водопаде…
Я вспомнил те караваны с песком, которые шли мимо моей кибитки в детстве…
Я давно уже знал, что не сам великий Генералиссимус Сталин приезжал к кибитке моей, чтобы убить моего отца…
Но теперь я узнал, кто был на мотоцикле…
О Боже! Вот так тесно и кровно связал Ты на краткой земле убийц, и жертв, и чад их!..
И кто знает промысел Твой?..
Никто не знает…
— Гуля, Гуля! ты тоже зороастрийка? Гуля, Гуля, не бойся меня…
Я теперь никогда не буду алкать, желать тебя…
Теперь твой отец-убийца встал между нами…
О Боже…
Мне холодно, голо, мокро, одиноко в теплом Водопаде…
Но Гуля шепчет, и я еще больше содрогаюсь в ленном, материнском, утробном водопаде от слов её…
— Когда пришла очередь моего отца… Когда за моим отцом пришли, чтобы убить его, как он убивал, он ночью бежал от убийц своих…
Он убежал сюда, к священной реке Фан-Ягноб… К Водопаду самоубийц…
К священной горе Кондара, где мы встретили альпийскую Черешню и коралловую эфу — сестру мою…
…По древним преданьям, на горе Кондара некогда росло Дерево Жизни — Хаома!
Во чреве этого Дерева жил священный “фраваши” — огонь Бога, который подчинялся только Пророку Заратустре!..
И Пророк часто отдыхал под этим Деревом, и тут осеняло Его…
И Бог посылал, нашептывал Ему вечные Слова…
И Коралловые Эфы охраняли покой Его… Ейххх…
И теперь тут стоит альпийская Черешня с коралловыми эфами.
И много тайн знает и таит это Дерево, и эфы Его… да! да! да!..
О Боже…
…И мой беглый, хладнокровный отец зороастриец Гирья Гуштасп Сарданапал пришел на эту гору…
И разделся донага, и лег на землю, и бездыханно притворился мертвым, а он уже и был мертвым, ибо душа его умерла от убийств…
Он хотел, чтобы орлы-могильники и грифы-бородачи съели его, как свежую падь…
Но орлы и грифы долго, долго кружили над ним, и, растопырив когти и изготовив лютые клювы, опускались на него, но не клевали его, не брали плоть его…
Они не хотели брать палача… А от него шёл дух палача…
И они улетали, не тронув его… они презирали его…
Тогда мой отец понял, что так велики грехи его в убиеньи безвинных человеков, что даже орлы-стервятники и грифы-могильники боятся его и брезгуют им!..
Сторонятся они палача… в отличие от нас, человеков…
Это мы, человеки, прощаем палачей и иуд, а птицы — не прощают…
Да…
…Тогда потрясенный отец мой бросился к коралловым эфам, чтобы они ужалили его…
Но и они отползали от него… И прятали жала свои…
Тогда отец мой пошел к реке Фан-Ягноб, к Водопаду самоубийц, и, радостно уповая на милость Заратустры, вдохновенно бросился с вершины огромной скользкой горы в Водопад…
Он боялся, что и Водопад не примет, отторгнет его за убийства его…
Но Водопад принял, взял его…
И навек унес в глухое, горное, базальтовое подземелье, откуда никто не выплывал живым — ни человек, ни рыба, ни змея водная…
Да!..