Зульфикаров Тимур
Шрифт:
И щекочет его до одури во всех заповедных местах!..
Тут, когда ошпаренный, перемлелый бизнесмен-казак брюки торопко начинает снимать, свергать, и руки у него заняты, и хмель-дурман уже бьется, ширится в его голове и теле — она голая, раскаленная от песен и плясок, ловко вынимает из сена острые вилы и вмиг этого любовника, еще полуголого, протыкает нежно, прокалывает, нанизывает насквозь, навылет, настежь…
Кровь малиновая, парная, еще живая, окропляет, обагряет сено золотое…
Таких кровяных стогов много она на дорогах оставила…
У них, у бизнесменов, почти у всех, животы рыхлые, обильные — вилы острые легко, весело, как через сено, проходят, находят…
Ни один не сошел, не сорвался с вил…
Ни один не убежал, пригвожденный к стогу навсегда, как бабочка на иголке…
Потом она садится на велосипед и тихо отъезжает в болота мглистые куда-то…
Тут везде болота глухие — где? кого найдешь в трясинах сосущих?..
И вот что интересно: ничего она не берет из их денег и одежды…
Значит, она их гробит не из-за денег!.. Она их гробит, а не грабит!..
А из-за чего — мы не знаем!..
Может, это болезнь?..
Или уже появились и бабы-маньячки? Голые русалки с вилами?..»
О Боже!.. Я молчу…
…Это не болезнь… Это Древняя Русь в сарафане казнит вилами нынешних иуд…
Это гражданская война…
Не все же время богатые воры будут убивать бедных людей советских, покорных до гроба…
Вот и бедные немые люди покорливые стали богатых воров убивать…
И гражданская война пошла и пойдет, качнется еще резче — шире — в другую сторону, вспять…
Таков закон всеобщий гражданских войн…
Одни вначале поубивали, пограбили, погуляли, теперь — другие…
О Боже!..
— Ребята, тут такие туманы, такие болота, такая метель слепая, сыпучая, игристая, молодая… Никого я на дорогах не видел… Кроме вас…
И я поехал дальше, но метель уже унялась и уже не бежала вослед за мной…
Отстала она… Наигралась, нарезвилась — и улеглась, уснула, ушла…
Как та девочка на велосипеде затерялась, запуталась, как паутина летучая, осела на непролазных дорогах, болотах, лесах…
Аааа… Ангел Серебряные Власы…
Где ты?..
Так нынче легко и бесследно на заброшенной Руси человеку русскому затеряться…
Тут целый советский народ потерялся — ay! ay! где ты? где?..
И что же говорить о сироте-человеке?.. Аааа…
Ау! Безымянный брат мой, где ты?.. Ау!..
Я ищу тебя в русской пустыне, одинокий брат мой…
Ау!.. Отзовись!..
А нынче на Руси Время Одиноких Колодцев…
Всякий человек сидит в своём Колодце и ждёт…
Вот над краем Колодца появляется лицо друга его… Человек радуется, что кто-то вспомнил его…
А друг говорит: Ты помнишь меня, брат?.. — Помню, помню…
Тогда он уходит в свой Колодец Одиночес тва…
Одиноки человеки в Колодцах своих без Бога…
Только эхо звучит в бездонных колодезях…
Ааааааа… Где ты, брат?..
Глава одиннадцатая
КОРАЛЛОВАЯ ЭФА
…Стрела уж пущена — а птица еще поет в кустах…
(из таджикской поэзии)…Благородный муж легко преодолевает собственные лишенья, но не переносит
чужих страданий…
(китайская пословица)Ааааа!..
…Я опять ехал по русским пустыням осенним, безвинно, беззащитно замершим в предчувствии бесконечной зимы…
Всегда я думал: даже медведь — этот густой, могучий зверь на зиму залегает, прячется в берлогу спасительную, а бедный, тленный, русский хрупкий человек семь месяцев дышит, бродит, живет в испепеляющих снегах, снегах, снегах…
О Боже!..
И что же двуногий, такой трепетный, ломкий человек сильнее четверолапого, густомясого медведя?..
…Так много я пережил за эту последнюю неделю — смерть матери, эти обгорелые, сиротские, пустынные, родные, брошенные деревеньки, где впервые, ознобно мне почудилось, что палые плетни лежат в бурьяне, как зябнущие, больные ребра мои, которые некогда так сладко отозвались, запели от Гулиного локотка; и встреча с исцелившей меня старухой Марфой, и эти туманы, и болота непроходимые, непролазные топи окрест, и эта глушь, и эта страшная обольстительно погибельная девочка на велосипеде, и эта послушная, дивная метель на дороге…