Ей, ей!..

…О русская родниковая чистодонная вековая река речь!

Иль станешь усохшим руслом?..

Усопшей латынью?..

Ядоносным заливом?..

О Боже!..

Но на умирающем языке умирающего народа я скажу Золотую Книгу Руси…

И на развалинах Руси я скажу вечные осиянные Слова?..

И для того погибла Русь, чтоб Книга родилась?..

И народы тленны, а Книги вечны?..

И для того не распустились не расцвели миллионы удавленных убиенных душ, чтоб возгорелась вознеслась Одна?..

И когда исходит народ — тогда восходит пророк?

..Ай Господи!..

Да что я?..

Я б любую Книгу любое Откровенье за невинную обломанную ветвь-длань жасмина в землю навек закопал…

Да!..

Я б зажег спалил любую книгу чтоб согреть в дожде заблудшего бездомного безродного увечного трехногого скулящего брата современника моего по плоти страждущего щенка…

..Русь!..

Я и до смерти и по смерти люблю люблю люблю Тя!

И во славу Тебя песнь недопетая удавленная заживо моя…

Да!..

…И тут соткалась сотворилась пошла над полем вечерняя дымчатая пряжа мга мгла.

И тут пошел над полем туман…

И тут ливень темным бездонным стал…

И тут увидел Тимур-Тимофей, что он заблудился в поле в диких несметных хищных травах…

И потерял невесту свою Марию-Динарию в ливне…

И стал звать её в глухих травах и метаться расползаться в поле темнеющем скользком вязком топком…

И метался скитался он в лесу трав и искал звал невесту свою, но не было её…

И голос его был мал в сонном вселенском всерусском вселивне ливне ливне…

И тогда древний дряхлый живучий вековой русский рабский озноб страх неоглядный взял его в темном поле…

И стал он шептать как в детстве своем в кривой святой железной кроватке своей сокровенной:

— Мама! мама! мааа…

Мама Анастасия! где ты? куда ушла? мама…

И он звал мать свою загробную, словно она рядом была…

…А она была рядом, да не знал он…

Сказано древним мудрецом: Матери не умирают…

И тут в тумане явился имперский адов лазерный прожектор с тысячесильной линзой…

И слепящий палящий адов луч столп бельмо огнь уставился уперся в Тимура-Тимофея, как в беглого щуплого зайца (поэт, ты заяц дрожащий в лучах прожекторах вавилонской Империи).

И в этом снопе огненном луче все умирало…

И дождь в луче высыхал испарялся…

И в дожде от луча брешь огненная просека стала зияла дымилась металась…

И одежда на Тимуре-Тимофее стала сыро тлеть, гореть, сохнуть и жечь тело…

Ай Русь!..

И раньше на Руси хозяйничала стрела татарская чужая, а теперь родной адов имперский огненный прожектор столп лазерный шарит шастает собачий!..

Айя!..

…Мама матерь мати Анастасия!..

Где ты!?..

Куда ушла мама?..

Слепо мне от огня, слепо, дико, люто, страшно…

…И тут в тумане раздались пряные татарские голоса:

— Урусут! Дзе! Дзе! Карабура! Убайс! Дюйт! Берикилля! Берикилля! Урангх! Уран!..

…Татары монголы что ли вернулись на Русь?..

И ликуют? и гуляют? и никто не гонит их?..

И тут из тумана вышли выпростались вытянулись на Тимура-Тимофея два солдата с карабинами и полевой рацией и ядовито голубыми погонами палачей охранников. (Русь! вот где вечная торжествующая погибельная синева твоих дождливых небес!.. вот куда она ушла кроткая голубизна синева русская!.. И потому вечные мглистые дожди над тобою…)

И у них лица были рысьи молодые сторожевые безволосые татарские, а глаза были голубые русские васильковые, ибо их кочевые матери были русскими а отцы азиатами, и матери оставили завещали им очи русские печальные а отцы — тела густые волчьи алчные зудящие кипчакские…

…О Русь! и раньше инородцы шли и воевали валили постигали раздольных ядреных лосёвых безмолвных жен твоих…

И разоряли их курчавые сокровенные сладчайшие гнёзда-лона, а ныне тоскующие жены твои от пианых иль убитых мужей своих спело падают истово идут под инородцев…

Да…

И так семя Руси сохраняется распыляется свято!

И встают сыны двоякие лютые охотники охранники голубые новоопричники, которым не жаль ни отца, ни матери, которым не жаль ни Руси, ни Азии…