А Софья-Лакрима все в том же белом белом медицинском халате, в котором она выдавала отпускала опускала сердобольным джимма-курганским вдовам раненых калек с железнодорожной платформы…

И там где у Софьи-Лакримы ладной повальной сахарной избыточные груди стоят вздымаются взволнованные и ягодицы тучные крутые покоятся — там медицинский бедный халат порван да заштопан зашит…

Не выдержал бедный халат молодых ярых гонных грудей ягодиц — да пропустил их…

А Абдулла-Казах стоит лежит в одних армейских душных кальсонах и портянках а сапоги его стоят у дверцы сарая…

…А ливень глиняный сечет бьет обволакивает меня а мне тепло потому что я голый голый голый…

И стою прижавшись костлявым прозрачным призрачным голодным отроческим военным телом и глазами к куриному сараю…

Там тайна!..

Я знаю сейчас запоют закричат испуганные петухи утки да куры!..

Сейчас!..

У Абдуллы-Онагра тело желтое степное вяленое кочевое золотое яростное

У Софьи-Лакримы тело снежное березовое сахарное податливое радостное сладостное

И они соплетаются…

…Софья… не туши лампу…

Я боюсь ночи…

Меня ночная мина контузила…

Не туши огонь…

Ночь плохая…

Ночь глиняная ночь дождливая!

Софья-Емшан! Софья-Кобылица!..

Если я потушу лампу — мина опять прилетит слепая… завалит меня ночной тяжелой оглохшей землей…

Опять прилетит контузит казнит обрежет меня мина сонная слепая косая ночная…

А мина была ядовитая, газовая, отравленная и задушила всех ребят моих окопных собратьев…

Но я окропил мочой портянку и прижал её к лицу и так дышал и так упасся…

А теперь мне стыдно, что я живой остался…

…Абдулла-Онагр! до фронта до Войны — пять тысяч километров…

Сюда в сарай не долетит мина немецкая сонная отравленная ночная…

Абдулла-Онагр пусть не дрожит не трепещет рысья голова твоя солдатская святая!..

Абдулла-Онагр Абдулла-Казах потуши лампу!..

Абдулла-Онагр мой кочевой жених раскосый рысий дальный муж мой!..

А почему ты пришел в наш город Джимма-Курган а не вернулся с Войны в свой родной степной аил?..

…Софья-Кобылица Софья-Емшан! я вернулся в свой аил на реку Чу…

Я пришел ранним сизым утром, когда зацвел терескен…

И весь аил спал…

Только терескен цвел…

Только река Чу текла…

И я тихо подошел к родной своей юрте кибитке, где живут мои отец и мать…

И весь аил родной спал…

Даже волкодавы хранители стад не учуяли меня…

Только моя мать Усуда-Олэгэн не спала…

И она вышла из кибитки с пиалой зеленого пенного жемчужного молодого кумыса в землистых родных солончаковых саксаульных руках…

И она сказала:

— Сынок я пять лет не спала, пока шла Война.

Я ждала…

Я дождалась…

Я знала, что ты вернешься…

Сто кумысных джигитов конников ярых спелых хмельных отдал послал на Войну наш аил…

Ни один не вернулся…

И общее горе смоляной веревкой табунной связало нас…

Никто не плакал…

Никто не кричал…

Сто ушло — сто не вернулось назад…

Аил спит…

Сынок!.. Абдулла!..

Аил спит пять лет…

Ты хочешь разбудить его?..

Ты хочешь, чтоб воскричали матери вдовы сестры сироты со сна?..

Ты хочешь напомнить им о тех ста?..

…Мама! Матерь!.. Оя Усуда-Олэгэн родная необъятная степная моя!..

Я ухожу.

Дайте только выпить из ваших прощальных рук кумыса…

…И я стал пить кумыс из её рук.

И дрожала моя контуженная голова.

И дрожали руки бессонные её.

И весь кумыс я на землю расплескал…

И сухой песчаной осталась моя гортань…

…Оя, я ухожу, а вы пять лет не спали, а вы теперь ложитесь спать…

Мать…

Кумыс на землю упал…

Софья-Емшан Софья-Кобылица ты моя невеста!

Ты жена!..

Ты мой аил!..

Ты мать…

…Да, Абдулла!..

Но мне стыдно при огне…

Ведь я тебя впервые увидела узнала сегодня. Да…

…Нет Софья-Емшан Софья-Аил девушка чистая невеста кибитка юрта кочевая вечная моя ночная!..Я знаю тебя!.. Знаю!.. Давно!..

Десять тысяч лет лун назад!..

Только я был тогда аральским веселым полевым кочевым диким вольным ослом-онагром а ты была прирученной ахалтекинской кобылицей!..