Шрифт:
— Ты, князь, прав. Думал я о своей судьбе немало, — спокойно начал посадник, — не ведал я, Михаил Ярославич, придусь ли ко двору тебе. Готов был принять любое твое решение, а раз ты милостиво позволил мне самому сделать выбор, то скажу, как на духу, жаль было бы на покой уйти. Хоть и не молод я, как ты давеча заметил, но и не древний старец. Силы еще есть, да и не умею я сидеть сложа руки. И ответ на твой вопрос могу сразу дать: буду служить тебе, как служил Ярославу Всеволодовичу, светлая память ему. А вот с чего начать рассказ о себе, не знаю, не больно-то я речист. Только не подумай, секретов у меня от тебя нет, спрашивай, о чем хочешь.
— Рад твоему решению, — глядя в глаза собеседнику, сказал князь и, снова посмотрев в сторону воеводы, продолжил: — Ты много повидал на своем веку, но я не долгую былину собрался слушать. А потому, не сочти за труд, поведай, на какой дороге судьба с отцом моим свела, как в милость к нему попал.
— Видно, так было Богу угодно, что я, как дед мой и отец, воином стал. Ратный путь и свел нас с Ярославом Всеволодовичем. В его младшей дружине отроком в первые походы ходил, а потом довелось с ним и против булгар, и против литвы повоевать и на емь [20] сходить. Правда, в тот поход, когда и добра немало взято было, и полон великий, я уж в старшей дружине службу служил и первенцу моему, Даниле, пятый годок шел, — вздохнул тяжело посадник и на мгновение замолчал. — Трудно мне ответить, как в милость к князю попал. Вроде был, как все,.рубился с противниками не хуже других, да и на глаза Ярославу Всеволодовичу не лез.
20
Емь — племя, населявшее Южную Финляндию.
Он снова замолчал, отпил из стоявшей перед ним резной чаши сливовый рассол и под внимательным взглядом князя и воеводы медленно заговорил:
— Спросил ты меня, я и призадумался, и вот что вдруг на память пришло… Думается теперь, что именно после этого и приметил меня Ярослав Всеволодович. Ты ведь, Михаил Ярославич, знаешь о том, что малолетним братьям твоим Александру и Федору, которых князь Ярослав оставил княжить в Великом Новгороде, пришлось тайно покинуть сей неблагодарный город из-за смуты, начавшейся по наущению бояр.
Князь согласно кивнул.
— Утром, как нам сказывали, те бояре на вече кричали, что они-де князей не выгоняли, а сбежали, мол, замыслившие зло. Вот как назвали тех, кто спас княжичей от расправы толпы. Тиун Яким да боярин Федор Данилович, на которых твой отец своих сынов оставил, в тяжелую минуту его не подвели, а среди малой охраны верной, что они вязли с собой, и я был. Спустя год, во Пскове бояре оковали княжеского наместника, и Ярослав Всеволодович уж сам указал на меня, когда отбирали дружинников, что должны были сопровождать его гонца в сей мятежный город. Требование, переданное с гонцом, смутьянов не образумило, но батюшка твой, пусть земля ему пухом будет, подмял-таки Псков под себя. А потом много еще чего было, — задумчиво произнес посадник и продолжил: — Когда сел он на великокняжеский престол, не забыл меня, не только землицей за службу безупречную пожаловал, но и посадником сюда послал. Сказал мне тогда, служил, мол, ты усердно верой и правдой, а нынче дело доверяю хоть и не ратное, но оно потрудней иного сражения. Так, как говорил великий князь, оно и вышло, — со вздохом закончил он свое повествование.
Михаил Ярославич хорошо понимал, чем был вызван этот тяжелый вздох. «Не богатую подать с людишек, великому князю подвластных, пришлось собирать, а по полям и весям — кости христианские, не гривны в сундуки складывать, а золу от сгоревших изб и палат разгребать, — подумал он. — Да и людишек тех разметало: кто в землю лег, кто в полоне горе мыкает, а кто, родных и нажитое потеряв, в бродни подался. Да, не на хлебное место князь милостника отправил».
Словно пытаясь освободиться от нахлынувших невеселых мыслей, князь тряхнул головой и перевел взгляд с окна, за которым все сыпал и сыпал снег.
— А где же твой Федор? Что-то я вчера его не видел среди тех, кто меня у ворот города встречал, — внезапно спросил он.
Этот неожиданный вопрос застал врасплох посадника, который все еще находился под властью воспоминаний. Он ошарашенно взглянул на князя и только тут понял, о чем его спрашивают.
— Был, — спешно ответил Василий Алексич, — был Федор у ворот, за спинами вятших прятался. Сам мне об этом сказал сегодня поутру. Вчера-то не до него было…
— Хотел бы я на него посмотреть, все ж таки первый княжескую дружину заметил и о нашем подходе предупредил. Ты сыну своему должен быть благодарен: кабы не он, упали бы мы тебе как снег на голову, — усмехнувшись, сказал князь и, хитро прищурившись, добавил: — Не успел бы ты тогда и каравай испечь, и стол накрыть!
— Что правда, то правда. После того, как был у нас твой гонец, ждали мы тебя, к встрече готовились, но точный срок-то не узнать. Летом, если поспешать, дня за четыре или того менее добраться от Владимира можно, а осенью да зимой путь порой вдвойне длиннее становится, — согласился посадник.
— А хоромы-то княжеские когда успели поставить? — вступил в разговор молчавший до той поры воевода, — на это надобно времени поболе, чем на то, чтобы зайцев запечь.
— Да и к тому же и службы построили, — добавил князь.
— Доделывали да украшали этим летом, а с того времени, как строить начали, почитай года три прошло. Рук не хватает, — посетовал Василий Алексич, — здесь ведь не простые работники нужны — умельцы. А после того, как Батыга по землям нашим огнем прошелся, они наперечет. Вот и не спорилось дело. Да и не спешили особо. Когда я во Владимир к Ярославу Всеволодовичу с поклоном приезжал, отчет давал, как дела идут, он и повел разговор о том, что надобно, мол, будет возводить хоромы взамен сгоревших.