— Помню–помню. В ту пору отец как раз из Орды возвратился, получил от хана ярлык на великое кня­жение. Все думал, как Русь от новых жестоких набе­гов обезопасить да города и веси из праха поднять, — с нескрываемой горечью в голосе произнес князь, уткнувшись ничего невидящим взором в материн­ский подарок.

— Верно, Михаил Ярославич, тогда это и было, — подтвердил посадник. — Вернулся я из стольного гра­да, а приступить к выполнению княжеского наказа не сразу смог. Умельцам, что удалось отыскать, надобно было поначалу церкви довести до маковки да и помощ­ников себе подобрать. Но, их не дожидаясь, лес загото­вили да отлежаться ему дали… Вот время и прошло. Но зато, говорят, палаты поставили лучше прежних, в которых еще брату Юрия Всеволодовича, а потом и его сыну жить недолго довелось [21] .

— Старых не видал, но нынешние не только глаз радуют, но и со старанием и умом сложены. Не плохо работники твои дело сделали, — похвалил князь.

— Да и службы все, и гридницы — в самый раз, то, что нужно. Сразу видать, знающий человек поставил. Воинов уважил, — добавил воевода, заметив, как по­садник от похвал разомлел и покраснел, словно девица.

— Надо бы и мне все поглядеть, — сказал князь, — да еще успеется. Вот солнышко выглянет, тогда и буду смотреть, может, на ярком свете изъяны какие обнару­жатся, из-за тьмы да снега невидные. А? Что скажешь, Василий Алексич? — желая поддеть посадника, про­должил он с усмешкой.

— Что ночь темная, что день ясный! Когда хочешь, смотри, Михаил Ярославич, — ответил тот с едва за­метной обидой в голосе. — Сам работу принимал, едва ли не каждое бревнышко ощупал да осмотрел, нет ли жучка какого или трещинки.

— Не обижайся, Василий Алексич, пошутил я, — примирительно заговорил князь. — Я изъян в мече бо­евом или доспехах воинских найти могу, а не в том, как палаты сложены. Главное — крыша над головой. Это я от досады: жаль мне, что ненастье разыгралось. Ни города хорошенько не разглядеть, ни окрест него не проехать, ни себя не показать, ни на людей не посмот­реть. Остается только у печи беседу вести.

— Что ж сиднем сидеть? Метель хоть и кружит, за­думанному мешает, но можно и непогоду провести. Ты вот сына моего вспомнил, а дом-то мой ведь здесь непо­далеку: пойдешь — снегом не успеет запорошить! — осмелел посадник.

— А и то, правда! — воскликнул радостно воевода. — Не навестить ли нам дом посадника? С семьей его позна­комиться. Михаил Ярославич, как смотришь на это?

— Что ж, к обеду жди гостей, Василий Алексич, — согласился князь. — А пока можешь ступать, нам же с воеводой еще потолковать надо, — сказал он, жестом останавливая воеводу, собравшегося было встать из-за стола.

Посадник поднялся с лавки, отвесил низкий по­клон князю, склонил голову перед воеводой и напра­вился к двери. В сенях его поджидал слуга, который помог воеводе натянуть подбитую мехом свиту. Выйдя на улицу из теплой горницы, Василий Алексич ощу­тил пронизывающий холод и, под жестокими порыва­ми ветра усевшись в седло, поспешил к дому.

Снег, так и норовивший забраться за ворот, бил в лицо, заставляя думать только о том, как бы увер­нуться от очередного хлесткого удара ветра.

Посадник стеганул плетью коня, мечтая поскорее добраться до своего дома и там, отдав необходимые распоряжения дворне, в тепле и уюте подумать о состоявшемся разговоре. Старый Пепел обиженно фырк­нул, попытался повернуть морду, чтобы глянуть на хо­зяина, но поводья помешали, и конь зарысил к тепло­му стойлу.

Въехав за ворота, посадник спешился у самого крыльца, но, вместо того чтобы сразу же отправиться в дом, отдавая подбежавшему конюху поводья, отругал его, едва не приказав высечь. Причиной гнева стал Пе­пел, получивший прозвище из-за своей чалой масти.

На Московскую землю Василия Алексича привез именно этот конь, тогда еще полный сил. Теперь посад­нику для выезда седлали Хана, смирного трехлетнего коня буланой масти, а Пепел, отличавшийся в молодо­сти крутым нравом и немало послуживший хозяину, спокойно доживал свой век в тепле и довольствии. Только иногда в хорошую погоду посадник объезжал на нем территорию, огороженную крепостной стеной, но в прилегающий к ней посад не выбирался.

«А ведь я похож на этого старого коня», — вдруг подумал Василий Алексич, задержавшись на крыльце и наблюдая за тем, как провинившийся конюх ведет Пепла к конюшне, пытаясь одной рукой накинуть по­пону на его мокрый от тающего снега круп.

Очередной порыв ветра забросил охапку белых ко­лючек под крышу, нависавшую над лестницей, и по­садник, вздохнув, стал подниматься по ступеням.

Не успел он войти в сени, как к нему навстречу вы­бежал Федор и, опередив не поспевавшего за ним млад­шего брата, с ходу бросился в отцовские объятья. Васи­лий Алексич, опустил сына на пол и, взяв за пухлую ручку Петра, перешагнул порог горницы.

— Накрывай стол, Настасья! Гости к нам знатные на обед собираются. Сам Михаил Ярославич с воеводой пожалуют! — произнес посадник торжественно и, за­метив испуганный взгляд жены, которая с волнением ждала, чем же закончится для ее мужа разговор с князем, успокоил: — Поговорили мы по–доброму, оставил 0н меня при себе. А как дальше сложится, никто не скажет. На все воля Божья.

С замиранием сердца услышал сообщение отца Фе­дор. «Гости… обед… Михаил Ярославич…» — стучало у него в мозгу.