Посадник же, как только перед ним раскрыли бело­снежное полотно, в которое был завернут высокий ру­мяный каравай, украшенный вылепленными из теста листочками и диковинными цветами, блестящими от запекшегося белка, сразу же велел передать купцу, что он поручает ему встречать князя хлебом с солью у во­рот детинца.

Купец благодарил Бога за такую удачу и на радос­тях твердо решил подарить нитку дорогого скатного жемчуга Прасковье, которая так вовремя наказала Ав­дотье испечь каравай, да и саму мастерицу пожаловать куском хорошего полотна.

Мефодий Демидыч, торопливо облачившись в но­вые одеяния, поспешил к крепостной стене, где у ворот уже собрались почти все, кого посадник, отправляясь к переправе, предупредил о приезде князя.

Завидев князя и его людей, купец взял у слуги по­садника блюдо с караваем, предварительно осторожно освободив еще теплый хлеб от укутывавшей его ткани, и, радостно улыбаясь, направился к князю.

Михаил Ярославич тоже улыбнулся, увидев черно­бородого толстяка, важно вышагивающего к нему на­встречу. Когда тот подошел почти вплотную к его коню и начал говорить приветственную речь, князь, не дож­давшись ее окончания, свесился с седла и отломил по заведенному обычаю краешек каравая.

«Ишь ты, какой хлеб испекли! Такой и на велико­княжеском пиру украшением стать может», — поду­мал воевода.

Князь же тем временем обмакнул хлеб в серебря­ную солонку, которая примостилась на вершине кара­вая меж зарумянившихся цветов, и, вдохнув аромат свежевыпеченного хлеба, отправил посоленную кра­юшку в рот. Михаил Ярославич не заметил, с каким вниманием следили за его неспешными движениями несколько пар глаз.

Посадник не сводил с князя подобострастного взгляда, Мефодий Демидыч, остановившись на по­луслове, растерянно замолчал, а воевода с любопыт­ством посматривал то на одного, то на второго, то на третьего.

Неторопливо жуя хлеб, князь вдруг обратил внима­ние на то, что наступила тишина, и сразу понял, что он по неопытности, а может, из-за того, что уж очень ап­петитно выглядел каравай, не удержался и совершил ошибку, не дав высказаться представителю города.

— К чему речи! — моментально опомнившись, спо­койно, как будто ничего не случилось, заговорил Ми­хаил Ярославич, обращаясь к людям, застывшим с не­покрытыми головами у ворот. — Слова могут быть и неискренни, а вот дела говорят больше. Так учил ме­ня мой отец, великий князь Ярослав Всеволодович.

Услышав сказанное князем, замер посадник, в моз­гу которого быстрей молний проносились мысли: «Не­ужто не угодил? Или кто навет на меня сделал? А мо­жет, князь хочет кого-то вместо меня поставить? В чем же вина моя?»

— Я перед собой вижу дело — хлеб, которым вы меня, своего князя, встречаете, — продолжил Михаил Ярославич, — в нем вся правда, в нем зрю я добро и ва­ши помыслы чистые. Рад буду видеть всех вас на тра­пезе, — улыбаясь, добавил он и направил коня в рас­пахнутые ворота.

Воевода последовал за ним, довольный тем, как ловко князь вышел из непростой ситуации. А у посад­ника отлегло от сердца. Он глубоко вздохнул и поспе­шил вдогонку за гостями, по дороге бросив многозна­чительный взгляд в сторону застывшего с блаженной улыбкой на лице Мефодия Демидыча, мимо которого уже двигались, мерно покачиваясь в седлах, княжес­кие дружинники.

За воротами открылось перед князем, обширное пространство, занимаемое многочисленными построй­ками, среди которых высились купола двух церквей.

— Подале стоит церковь Усекновения главы Иоан­на Предтечи, а рядом с твоими, Михаил Ярославич, хо­ромами — церковь Спаса, — поспешил ответить посад­ник, предугадав возможный вопрос князя.

Княжеский двор со всех сторон был окружен высо­ким частоколом, за которым виднелась крытая тесом крыша. Въехав во двор, князь увидел большие палаты, к которым примыкали добротные клети, повалуши и сонники [16] . Чуть в стороне виднелись амбары, за ни­ми, за невысокой оградой открытый навес для лоша­дей и даже теплые конюшни. Толстые бревна, из кото­рых было сложено жилище князя Михаила, да и все остальные строения, еще не успели потемнеть от вре­мени и дождей и словно светились через легкое марево сыпавшей с неба мелкой снежной крупы.

Оглядевшись по сторонам, Михаил Ярославич ос­тался доволен: палаты с виду были не только крепки, но и красивы: остроконечную кровлю, нависавшую над крыльцом, держали граненые столбы, край кры­ши, застеленной лемехом [17] , украшали гребни с затей­ливо вырезанным узором, такой же узор красовался и на окаймлявших большие окна наличниках.

На некотором отдалении от палат растянулись не­сколько больших изб — жилище для дружинников. По расчетам князя, они могли вместить хоть и нема­лую часть прибывших с ним людей, но не всех.