Шрифт:
Поначалу прогулка не принесла Михаилу Ярославичу никакого облегчения, временами он все так же хмуро посматривал на небо, затянутое мутной пеленой, которая, как казалось, была готова поглотить без остатка и город, и его жителей. Мрачные мысли не исчезли и тогда, когда он выехал за городские ворота, сопровождаемый несколькими гридями. «Провинившегося» среди них не оказалось, на что князь, едва спустился с крыльца, сразу же обратил внимание и с благодарностью посмотрел на Макара, который, как он предполагал, нашел благовидный предлог для того, чтобы сегодня оставить Антипа в гриднице.
По сравнению со вчерашним днем Москва выглядела обезлюдевшей, прохожих было мало, редкие сани медленно тянулись с торга, только от реки доносился какой-то неясный шум, который подсказывал, что там гуляют те, кому и непогода не помеха для веселья. Однако радостный гомон толпы не привлекал сегодня князя, но все же при виде посада веселая искорка промелькнула в его глазах.
Как же он мог забыть о Марии? Ведь сколько уж дней живет мыслью о ней. А тут совсем запамятовал о своей ненаглядной, которая — он уверен — ждет встречи с ним.
Князь резко ударил коня шелковой плетью, и тот сразу взял с места в карьер. Гриди, не ожидавшие таких скорых перемен от князя, который лишь мгновение назад словно сонный качался в седле, едва успели последовать за ним.
На торге было немного оживленнее, чем на прилегающих к торговой площади улочках. Какой-то народ бродил от одной лавки к другой; на все лады, словно соревнуясь, расхваливали свой товар продавцы, зазывали немногочисленных покупателей; где-то в дальнем ряду играл рожок и глухо позвякивал бубен.
Быстро продвигался князь меж лавок, цепким взглядом всматривался в женские лица, мечтая наконец-то увидеть дорогое девичье личико. Он добрался до конца ряда, повернул коня в следующий, но и там его ждало разочарование. Как и прежде, горожане встречали его радостными возгласами, торговцы выскакивали из своих лавчонок или, распахнув ставни, высовывались наружу, едва ли не свешиваясь с прилавков, держа на вытянутых руках свой товар. Но сегодня князя ничем нельзя было удивить, да и не смотрел он на торговцев — шарил вокруг быстрым зорким взглядом. Лишь в одном месте остановился, увидев на каком-то маленьком прилавке среди всякой всячины бусы, которые своим цветом напомнили о цвете неба, о траве, покрытой серебряной росой. Князь спрыгнул с коня, взял приглянувшиеся бусы.
— Рад услужить московскому князю, — услышал он знакомый голос харасанского купца, раздавшийся словно издали.
Михаил Ярославич поднял глаза и увидел перед собой смуглое лицо Джафара, который согнулся в почтительном поклоне.
— Сколько хочешь за свой товар? — спросил князь изменившимся от долгого молчания голосом.
— Тебе, князь Михаил, даром готов отдать, лишь бы на пользу подарок пришелся, — проговорил торговец, лукавым взглядом смотря на знатного покупателя, в душе все-таки опасаясь, что князь не расплатится за дорогую бирюзовую нить.
— Так не годится. Ежели всем даром товар отдавать станешь, откуда прибыток у тебя будет? — ответил князь и, достав из калиты несколько истертых серебряных монет, протянул купцу: — На, возьми! Чтоб в другой раз было на что в мой город добраться и товару богатого привезти.
— Благодарю, — согнулся в поклоне Джафар, — глянется твой подарок, точно знаю. От таких бус любое сердечко громче застучит.
«Ишь ты, догадливый какой, — усмехнулся князь, вскакивая в седло. — А что ж тут догадки долго строить? На что мне бусы надобны, если не в подарок девице красной? Ведь живу один, ни матери, ни сестер».
Князь весело глянул на прощанье на смуглолицего гостя, которому довелось пережить вдали от своего теплого края студеную московскую зиму, кое-как пересидеть у жаркой печи самые лютые морозы.
— Счастья тебе, молодой князь! — произнес тот негромко, так чтоб услышали только те, кто был рядом, и помахал узкой сморщенной ладошкой.
Ворон, кажется, сам повернул на дорогу, ведущую к знакомой калитке, и уже вскоре князь увидел и калитку, и ворота, и крышу, и упиравшийся в серое низкое небо дымок, поднимавшийся над ней. Раскидывая из-под копыт тяжелые снежные комья, с шумом пронесся Ворон по улочке мимо тех ворот, но на пролетевших по улочке всадников никто не обратил внимания. Нигде не скрипнул засов, не выглянула из-за калитки ни одна любопытная баба, ни один сорванец не побежал с криками следом. Посад словно был погружен в сон.
«Слышала она стук копыт. Наверняка догадаться должна и поджидать станет, когда назад я мимо поеду», — уговаривал себя князь, пытаясь подавить смутные сомнения. Точно так же, как и накануне, он во весь опор промчался по знакомой дороге до лесной опушки, чувствуя, как в груди трепещет сердце, предвкушая долгожданную встречу. На открытом пространстве разгуливал ветер, по уплотнившемуся под копытами и полозьями снегу мела слабая поземка.
Обратный путь не занял много времени, и, когда Ворон долетел до крайних посадских построек, князь пустил его шагом, пристально поглядывая по сторонам. На этот раз посадские не оставили без внимания князя и его людей, чинно следовавших по дороге: некоторые, особо любопытные, вышли за ворота и провожали путников взглядом, пока те не скрылись из виду. Однако из дома, где жила Марья, никто так и не показался.