Шрифт:
— Может, это они для себя и поставили? Место здесь укромное, — поддержал разговор посадник и кивнул в сторону бродней. — Им что? Пересидеть непогоду есть где, а большего и не надобно. Видишь, ни колодца не вырыли, ни живностью не обзавелись. Только загадили все вокруг…
Разговор прервал громкий возглас дружинника:
— Тут ктой-то хоронится!
Сотник спешно подошел к открытой двери и весело крикнул в темноту:
— Ей, Кузьма, вылезай на свет Божий!
На зов никто из избы не вышел, и Василько, не став медлить, отстранил дружинника, пригнулся и шагнул за порог. Почти сразу же из темноты послышался шум борьбы, кряхтенье, глухие удары, и вскоре в дверном проеме показалось лицо, искаженное злобой и изуродованное шрамом. На мгновение человек задержался на пороге, но, получив сильный пинок, оказался снаружи, при этом споткнулся и, сделав на полусогнутых ногах пару неуверенных шагов, упал лицом в грязный снег.
Следом за Кузькой Косым, который надеялся дождаться ухода невесть откуда появившегося отряда и потом под покровом ночной темноты уйти подальше от несчастливого места, в дверном проеме показался сотник. Он со злостью сплюнул в сторону и, потирая руки, пошел к остановившемуся в стороне князю, сильно пнув по дороге поднимавшегося с колен противника, отчего Кузька снова ткнулся лицом в снег. Стоявший за спиной Кузьки дружинник, у которого на щеке красовалась свежая кровоточащая ссадина, тоже с удовольствием пнул бы поверженного противника, но, в отличие от сотника, позволить себе этого не мог.
— Вижу, взял зверя, — спокойно сказал князь, когда сотник подошел к нему.
— В углу притаился. Под соломой гнилой. Думал, не замечу, — возбужденно проговорил сотник и сплюнул в сторону сгусток крови.
— Что, досталось? — уважительно поинтересовался князь.
— Я солому сапогом-то пошевелил, а он на меня с ножом кинулся, хорошо клинок блеснул, а то бы у сотни другой сотник был.
— Ну уж, скажешь, другой! Ты-то куда бы делся? А Василек? — понимая, что пережил сотник и стараясь снять напряжение, хорошо самому знакомое, сказал Михаил Ярославич.
— Куда, куда? Я бы вон там лежал с пропоротым брюхом, — кивнул он в ту сторону, куда снесли мертвых.
— Это в кольчуге-то и с пропоротым брюхом? — заметил удивленно посадник.
— Ну–у, если не в брюхо, так все равно куда-нибудь угодил, — обиженно ответил сотник на замечание.
— Ладно уж тебе сказки-то рассказывать, — махнул рукой князь, — никогда я в то не поверю. Скорее бы ты его на этот ножик насадил, чем он тебя им достал. Что ж я, не знаю, каков ты в бою молодец.
— Молодец-то молодец, а вишь — не увернулся! Съездил ирод мне по роже, чуть зуба я не лишился, — сказал, почти совсем успокоившись, сотник и снова сплюнул.
— Что ж, это со всяким может случиться, но и ты его, видно, тоже неплохо отделал, если он на ноги никак подняться не может, — довольно ухмыльнулся князь.
— Знамо дело! — важно выпятив грудь, ответил сотник, свысока глянул на посадника и стоящего молча Потапа, а потом, отвернувшись, снова сплюнул.
— Как думаешь, Василий Алексич, здесь допрос Кузьке чинить начнем или в Москве суд устроим? — поинтересовался князь у посадника.
— Это как твоей душе угодно будет, Михаил Ярославич, — ответил тот не задумываясь, — но я бы здесь все же допрос учинил, пока он от испуга не опомнился. Вишь, жалкий какой! Уж такого ханом никто не назовет, а пока до Москвы доберемся, мало ли что он удумает.
— Дело говоришь, — поблагодарил князь и обратился к сотнику: — Ну-ка, Василек, тащи сюда своего обидчика.
Побитого Кузьку провели мимо остатков ватаги. Соратники молча смотрели на своего грозного повелителя, которому еще сегодня утром беспрекословно подчинялись и которого до смерти боялись, зная его вспыльчивый нрав. Теперь он казался не таким страшным, и они, понимая, что его наверняка ожидает более суровая кара, чем их самих, уже жалели бедолагу.
Под неусыпной охраной двух дюжих молодцов Кузька двигался навстречу человеку, который должен был решить его судьбу, и, проходя мимо сбившихся в кучу бродней, так злобно глянул на них одним своим глазом, что они еще плотнее прижались друг к дружке.
Отвечать на вопросы он стал неохотно, не молил о пощаде — на что втайне рассчитывал князь, — смотрел на всех вызывающе, словно буравил насквозь своим темным глазом. Михаилу Ярославичу, восседавшему в седле, порой казалось, что Кузьма и на него смотрит свысока. Предводитель разбойников был выше многих его дружинников, хоть в дружине у князя были все воины как на подбор — статные, высокие, и силой никто из них тоже не был обижен.
Разговор явно не клеился, допроса не получилось. Это стало ясно и посаднику, а потому он предложил:
— Раз упорствует, нечего с ним тут время зря терять, довезем до Москвы, а там мастера язык ему быстро развяжут, а ежели и там упорствовать будет, как ты и собирался, на кол ирода посадим, чтобы другим неповадно было.
Князь еще раз исподлобья посмотрел на Кузьку, повернувшего косматую голову в сторону леса, и сказал твердо:
— Так тому и быть! Собирай, сотник, людей, выступаем!
Однако прежде чем во главе отряда отправиться в обратный путь, князь остановил вороного у разношерстной группы.