– Владимир Павлович, вы, очевидно, не понимаете всей серьезности положения. В тексте письма содержаться экспертные оценки художественного произведения. Экспертизу дала ваша кафедра. На каком основании? Со мной связался следственный комитет при прокуратуре, – Ушкин едва не проболтался, что сам звонил туда по совету Шапошникова. – Их эксперт нашел, что в отрывке содержится глумливое отношение к писанию, к чувствам верующих, прочая ерунда. Это теперь антигосударственное преступление. Не нам судить о степени вины Аспинина. Может, все еще обойдется. Но я не могу позволить превратить институт в площадку для политических ристалищ. Это творческий вуз, а мы отвечаем за обучение студентов. Хотите заняться политикой? Пожалуйста! Вне этих стен.

– Как это понимать?

– В приемной, – вы, наверное, не обратили внимания, – заговорщицки понизил голос Ушкин, – ожидают двое. У них постановление на выемку всей документации кафедры. Я попросил их обождать, пока мы с вами переговорим. Безусловно, на ученом совете всерьез никто не станет обсуждать ваше письмо. Но в наши внутренние дела их, – показал ректор подбородком на двери, – посвящать не надо. Поймите, Владимир Павлович, у нас нет времени переписывать или уничтожать протоколы заседания. Выемка документов будет произведена сейчас же. Даже если в протоколах нет ничего крамольного, сам по себе факт налета жандармов на институт отразится на его репутации. Мы оба понимаем, что Аспинин не написал ничего существенного. Но их интересует антигосударственный сговор! – Ушкин постучал пальцем по папке. – Понимаете?

– Идиотизм какой-то!

– А это меняет его и ваше положение. Если же выяснится, что темой заседания кафедры явилось обсуждение художественного произведения, это уже вопрос о несоответствии…

– Вы слышите себя со стороны? – губы Степунова презрительно дрожали. – Это же не ваш очередной параноидальный роман! Вы даже не владеете терминологией…

– Ну, – примирительно проговорил Ушкин, – мнение вашей кафедры о моем творчестве я знаю. Я хочу вам помочь, Владимир Павлович. Помочь вам и оградить институт от нападок. А захотите вы ко мне присоединиться или нет, по большому счету не имеет значения. Из-за этого сомнительного дела вы лишь подставите под удар себя, и что важнее – ваших товарищей, – Ушкин едва сдержал ехидненькую улыбочку.

– Что вы хотите от меня?

– Вы понимаете, что никто не даст ход этому письму, – Ушкин мягко положил ладонь на папку. – Можно, конечно, сожалеть о том, что происходит в стране со свободой слова…

– Благодаря таким, как вы! Пожалуйста, ближе к делу.

– Это письмо, конечно, можно опубликовать в интернете. Но о нем узнают лишь в центре. Эффект практически нулевой. К тому же Аспинин, если вы не знаете, на свободе. Мне пришлось похлопотать о нем перед очень влиятельными людьми, – не удержался Ушкин, чтобы не похвастать. – И тот, кто подбил вас на это, провокатор.

– Не старайтесь. Брат Валерия рассказал, что рукопись ему передали вы…

Ушкин не смутился.

– Наша с вами задача сейчас, Владимир Павлович, успокоить ситуацию. Я предлагаю следующее. Думаю, мне удастся убедить органы не выносить сор из избы на следующих условиях. На ученом совете мы формально заслушаем результаты работы кафедры. Затем, вы дадите возможность читать у вас часы доктору наук Кунаковой Мариэте Омаровне. В рекомендациях она не нуждается. Это очень грамотный специалист. С научным именем. Член многих общественных организаций и человек очень лояльный власти. Мы представим ее гарантом того, что впредь кафедру не втянут в авантюры.

Степунов слушал Ушкина с брезгливой ухмылкой.

– Вы хоть понимаете, где реальность, а где ваши фантазии?- перебил Степунов. Ушкин осекся и присел в кресло. Но лисье выражение на его лице стало еще хитрее. – Даже, если все произойдет так, как вы говорите, неужели вам не жаль людей? Живых людей! Вы образованный человек! Откуда в вас это? Ведь вам нет дела до Аспинина! Кунакова – старый человек. Она нужна вам, чтобы внести раскол в работу кафедры и вытолкать оттуда грамотных специалистов. Но конечная-то цель в чем? Власть? Занимайтесь хозяйством, учебным процессом. Для этого вас выбрали! Через год ваши полномочия закончатся. Кто вспомнит вас добрым словом? О человеке судят по поступкам.

– Возможно, я плохой руководитель. Даже, не возможно, а так оно и есть…

– Прекратите кокетничать! – Степунов поморщился.

– …если не могу по-хорошему договориться с коллегами. Вы предлагаете оставить все как есть? Хорошо! Допустим, вы опубликуете письмо. Выскажете свою гражданскую позицию. А согласится ли с вами кафедра критики, зарубежной литературы, девятнадцатого века и все, кого вы считаете марионетками ректора? Согласятся ли с вами студенты? Многие даже не слышали о происшествии в церкви. А узнай они об этом из вашего письма, с чего вы решили, что они встанут на сторону хулигана?

Ректор потрогал папку.

– Оставим наше личное отношение к властьпридержащим. Все мы… – Ушкин вяло отмахнулся, -…все мы корнями советские, – наше поколение! – в какой горшок не пересаживай. В институте мы вместе делаем каждый общее дело – передаем молодежи свои знания. Плохой я ректор или хороший, но свою административную задачу, кроме обедов, зарплат и ремонтов, я вижу в том, чтобы работе и учебе людей в этих стенах ничто не мешало. Оставьте амбиции. Подумайте об этом. Вы тоже руководитель.