Крюков Олег
Шрифт:
– Это просто темнота.
– Но я чувствую, там что-то есть!
– Там прячется зло, людьми ещё не познанное. И пусть оно там и останется.
– Но с тем, что знаешь легче бороться!
– Это так. Но люди несовершенны, и всегда найдётся тот, кто этим злом захочет воспользоваться. И тогда оно выйдет из тьмы. Но они одной сути, и тьма будет следовать за злом повсюду. Пока не покроет всю землю.
– Что же делать?
– Изгонять тьму из себя. Когда на земле не останется тёмных людей, все будут нести Свет, и тьма растворится, а вместе с ней и зло.
Он взглянул вниз. Тьма словно ждала чего-то, даже рычать перестала.
– Изгоняй тьму из себя!
Голос Елизаветы Ивановны доносился уже откуда-то издалека.
Боже мой, как холодно. Глеб пошевелился, и это отдалось ломотой во всём теле. Несмотря на холод на лбу выступил пот. К тому же закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Свет тусклой лампочки над дверью больно резанул по глазам. Он закрыл их, и стал дышать. Быстрый вдох и медленный, медленный выдох. Помогло, тошнота немного, но отпустила.
Он опять открыл глаза. Неровный, будто стёсанный огромным зубилом каменный потолок. Как он попал сюда? Глеб пытался вспомнить, но получил такой приступ головной боли, что казалось, череп вот-вот разнесёт на куски.
Изгоняй из себя тьму! В воспалённом мозге всплыли эти слова. Что он может противопоставить этой корёжащей всё тело тьме? Только свет!
Голубое небо и он, взлетающий в вышину. Сильные руки отца высоко подбрасывают его, трёхлетнего. Замирает сердце, восторг от свободного полёта вместе с дыханием врывается в лёгкие. Черты отцовского лица размыты, но зато он чувствует запах, когда его тельце крепко подхватывают и прижимают к широкой груди.
Яркая зелень листвы с красными вкраплениями ягод. Ласковые руки матери, пахнущие малиной. Глеб ест прямо с её ладоней. Поднимает светящееся радостью лицо, и видит испуганные глаза.
– Глеб, мне страшно!
Вспомнил! Он вспомнил. Безжизненные глаза, гладко выбритый череп, вылетевшую из шприца иглу, после которой наступила беспросветная и безграничная тьма. Которая его сейчас и терзает.
– Глеб, мне страшно!
Серые глаза с испугом смотрят на него. Лиза! Она тоже в опасности!
Скрипя зубами от боли во всём теле, он начал подниматься с холодного каменного пола.
Екатеринбург. 8 августа 1918-го
– Помилуйте, Михаил Константинович, на дворе двадцатый век, а то, что вы изволите говорить – форменное мракобесие!
– И вас, милостивый государь, поразила язва либерализма!
– Я буду руководствоваться исключительно фактами. И на их основе делать следственные выводы. А сейчас позвольте откланяться, меня ещё ждут дела.
Генерал Дитерихс холодно кивнул. « Глупец и мальчишка», - раздражённо подумал он, когда дверь закрылась. Это не обычное преступление. Это событие, которое перевернёт всю последующую историю. Тут одними следственными выводами не обойтись.
Генерал встал и подошёл к раскрытому окну. Город жил своей обыденной жизнью, если жизнь в такое смутное время можно назвать обыденной.
Он инкогнито прибыл в Екатеринбург, чтобы лично встретиться с судебным следователем, которому поручено вести следствие по делу об этом страшном и подлом убийстве. Сергеев показался ему безынициативным, и не очень умным человеком. Вряд ли он являлся кандидатурой лучше Намёткина, но сейчас выбирать собственно было не из кого. К тому же его утвердила коллегия окружного суда.
Генерал был убеждённым монархистом и сейчас его интересовал ответ на один вопрос: остался ли хоть кто-то из царской семьи, чтобы единственная в России легитимная власть могла продолжиться?
В дверь постучали.
– Ваше превосходительство, - голос с лёгким акцентом принадлежал адъютанту Свободе, - к вам посетитель.
– Чего стоит, поручик мой инкогнито, если по прошествии двух часов после прибытия меня начинают одолевать ходатаи? Что, кто-нибудь из окружения Войцеховского проговорился?
– Это… священник, - пожал плечами адъютант.
– Приглашайте, - вздохнул генерал.
В кабинет вошёл отец Георгий.
– Чем обязан?
Михаил Константинович сделал шаг навстречу вошедшему, всматриваясь в лицо.
– Позвольте, я вас где-то встречал. И уж точно не в церкви.
– В Николаевской Академии , - подсказал генералу священник.
– Вы у нас разведку и контрразведку читали…
– Прошу вас, никаких имён! У нас мало времени, генерал, чтобы предаваться воспоминаниям. Вы, я слышал, скоро отбываете из города.