— Фамилию, холера, я не разобрал, — поосторожничал солтыс. — Услыхал только, что на «ры»…

— Мужики, он! — уверенно сказал первый. — Точь-в-точь как на портретах, я на них когда-то нагляделся… А цари лю-убят переодетыми в народе появляться! Вот так и под Бельском было — пришел в деревню, простым портным прикинулся, еще иконы писал, брался обувь чинить, то да се, а потом — трах! — и признался! Ей-богу, даже в газетах писали!..

Дядьки долго молчали. Мужики с напряженной задумчивостью смотрели на звездное небо, будто решали: замерзнет ли до утра Супрасль и смогут ли они завтра отправиться за сеном?

— А смог бы он так быстро из-под Бельска сюда махнуть?!

— Зачем ему ехать из-под Бельска? — заметил старик. — Цари — те же боги, могут появляться в разных лицах: один тебе там будет, второй — тут!

— Неизведанны пути господни! — произнес кто-то негромко, с почтением к всемогущей силе.

— От фокус выйдет, если так! Что делать?! — Озадаченный хозяин полез под шапку пятерней. — Одно дело — в газете читать, как он пришел к кому-то, а другое — к тебе…

— Такой гость наведался, а ты испугался! Да он же потом тебя золотом осыплет!

— Осчастливил я вас с Ледей, Володька! — сказал солтыс — Молиться на вас будут!

Хозяйка уложила бородача в боковушку на соломе, а «монархистам» было не до сна. Как люди основательные и серьезные, они решили досконально проверить догадку. Один мужик из деревни Валилы служил гвардейцем в Царском Селе и знал царя не только по портретам — стоял у дворца на посту и царский автомобиль видел каждый день. Послали за ним в Валилы санную упряжку.

Утром бородач проснулся от грохота многочисленных сапог за стеной и замер, боясь пошевелиться. В щелку между побеленными досками увидел, как на кухню явилась толпа мужиков. Сняв свои треухи, они опустились на колени в куриные перья, и один осведомился шепотом:

— Николай Александрович Романов уже встали?

— Еще спят! — тоже шепотом ответила хозяйка в опорках на босую ногу. Она похвалилась: — Вот курочка на завтрак им варится, только не знаю, будить или еще пусть поспят.

Мужики коротко посовещались.

— Не трогай, Ледя, встанут сами! Не паны, обождем!

— А твой Володька где?

— Побежал к солтысу вилку одолжить! И, может, стакан достанет! Я нажарила на сковороде ячменя и кофе в кастрюльке поставила, а в доме одна кружка, да и та с трещиной, — виновато оправдывалась женщина. — У солтыса-то полицианты полдничают, то войта угощают, у него все есть…

Постояльцу показалось, что он видит сон.

Перед самой войной по империи разъезжали уполномоченные — искали и отбирали басы для Исаакиевского собора в Питере, куда царская семья любила ходить на молебен. Верующие в Бресте подсказали вербовщикам: «Один жабинский парень так в церкви ревет, что голос его, когда пустит ноту, аж бьет в морду!»

Вскоре Николай Регис из глухой белорусской деревеньки, прозванной Жабинкой за майские концерты болотных тварей, оказался в Исаакиевском соборе, а после революции — в Берштах, под Щучином, где служил дьяконом.

Берштовский приход давал неплохую прибыль — место было бойкое, поп расторопный, — но новый дьякон, любитель выпить, через два года влип в историю с бандитами, и виленский архиерей должность у него отобрал. Некоторое время Регис блуждал по деревням, переписывал священникам ноты и псалмы, переплетал им книги, заготовлял дрова, резал сечку для скота, даже доил поповских коров, пока ему не подсказали, что открылась вакансия дьякона в Колодезной церкви, под Белостоком. Внештатный поповский батрак решил испытать еще раз счастье — приход относился к Гродненской консистории, и виленский архиерей власти над ним не имел.

«Монархисты» перехватили Региса, как раз когда он шел в Колодезную.

Оценив обстановку, опытный дьякон сообразил: самое лучшее в его положении — загадочно молчать. Все последующие дни до глубокой ночи он тешил мужиков петербургскими рассказами, а насчет трона — ни-ни.

Деревенька быстро откормила Региса, одела с ног до головы и обула во все новое. На рубашках, пиджаке, новехоньком кожухе зелеными, синими и желтыми нитками бабы старательно вышили бродяге корону, царский вензель с инициалами «Н. А. Р.». Так же разрисовали комплект женской одежды, и, вручая его почетному гостю, солтыс объявил:

— Это вашей дочери, августейшей княжне Татьяне Николаевне Романовой, великой наследнице святого русского престола! [30]

Наконец мужики устлали розвальни домоткаными коврами и с шиком отправили высокого гостя в Грибовщину.

В «святой» деревеньке Николай смекнул, что Альяша «на царя» не возьмешь, и с ходу подобрал ключик к самолюбивому старцу. Низко поклонившись, почтительно поцеловав пророку руку, оп смиренно сказал:

— Отец Илья! Я приехал к вам, чтобы все мысли, глаголемые богом через ваши уста, вписать в Библию!