Обоих следователей, ведших дело, перевели на работу в другие уезды. Перевели в Яловку и начальника кринковского постерунка толстого пана Клеманского.

Полиция получила приказ арестовывать всякого, кто хоть одним словом попытается оскорбить Климовича.

Подпольщики как раз вывесили карикатуры на Альяша. Кринковская полиция устроила засаду. Староста с воеводой присутствовали при допросе первого задержанного.

На постерунок притащили богомольца Мовшу. Семидесятилетний дед с пейсами до плеч перепуганно таращил на полицейских слезящиеся глаза, пока те ковырялись в его торбе с ободранным Талмудом и такими же бедными приспособлениями для молитвы: потрескавшимися ремешками да засаленным куском полосатого шелка.

Полицейский брезгливо вытер пальцы о галифе, стукнул каблуками, доложил:

— Ниц нема, пане комэнданце!

— Старик просто шел помолиться, — подумал вслух шеф полиции. Ему было очень неудобно перед гостями, поэтому новый комендант напал на задержанного: — Почему пан молчал, когда пшодовник [34] спрашивал, куда пан идет?

Старик сразу осмелел.

— Откуда теперь можешь знать, куда ты идешь? — пожал он удивленно плечами. — Я направлялся в синагогу, а попал к вам! Что я уважаемому пану пшодовнику мог сказать? Разве теперь можешь быть уверен, куда ты идешь?!.

Староста с воеводой разразились хохотом. Насмеявшись вволю, они оставили нового коменданта самого выявлять преступников и отправились к солтысу в Грибовщину, чтобы приглядеться на месте, нельзя ли пророку чем-нибудь помочь еще.

В свое время пророк передал церковь на баланс кринковскому протоиерею отцу Савичу. Но Альяш недаром был крестьянином — горький опыт многих поколений вселил в душу мужика извечный страх перед каждым подписанным документом. А уж та бумажка, которую он перед пострижением в монахи подмахнул для отца Савича, и вовсе не давала старику покоя.

Когда по воскресеньям телохранитель докладывал, что какой-то священник едет служить литургию, Климович настороженно спрашивал у своего Фелюся Станкевича:

— А с какой стороны?

— Из Острова, отец Альяш.

— О-о, Яков едет подлизываться?! Несет сюда этого жеребца?! — Пророк делался сразу храбрым. — Покажи ему фигу, сами службу отправим! Скажи, пусть приезжает после дождика в четверг, тогда меня купит!

Зато покорно вытаскивал из-за голенища ключ, когда ехал кринковский поп.

— Открой, пусть Савич пока что служит, его трогать не нужно. И не задирать! Может, как-нибудь вырву у него документ — поцелует он меня тогда вот сюда…

Получив исчерпывающую информацию от солтыса, начальники вернулись в Соколку и срочно вызвали уездного судью:

— Акт передачи грибовщинской церкви считать недействительным, бумагу Климовичу вернуть! Пана Климовича немедленно выпустить!

— На каком основании я это сделаю, пане воевода, пане староста?! — взмолился слуга Фемиды.

— Вам что-нибудь известно о фанатизме его единомышленников? — приступил пан воевода к судье с другой стороны.

— Говорят, тысячи паломников бывают у него каждый день. Но какое нам дело?

— Вы желаете, чтобы все эти дикари хлынули на нас?!

— Об этом я и не подумал, виноват, пане воевода…

— Основание тут одно, пане судья: чтобы не вызвать в народе нежелательных для Речи Посполитой настроений и эксцессов! Найти статью! И сделать это немедленно. Дело государственной важности!

— Слушаюсь, пане воевода, будет исполнено!

— И передайте прокурору: завести уголовное дело на жену Чернецкого за самогон, она главный виновник убийства — подстрекательница!

Забирал из тюрьмы Альяша сам староста Войтехович, бывший легионер Пилсудского.

Двухметрового роста, этот холеный и энергичный пан, с плохо скрываемым отвращением и любопытством рассматривая освобожденного старика со всклокоченной бородой, повел его к себе обедать. Погода переменилась, от выглянувшего из-за туч солнца многочисленные лужи заблестели, но пророк ничего этого не замечал. Он еле тащил пудовые сапоги с налипшей на них грязью, не разбирая дороги, покорно плелся за старостой.

С тонким профилем и загадочной улыбкой, надушенная и напудренная, причесанная а-ля Грета Гарбо, пани старостиха ждала гостя не без волнения. Решив принять его по всем правилам светского этикета, она загоняла прислугу, выставила сервиз тончайшего хрусталя и разложила серебро, — так не встречала она даже нового гродненского архиерея.

— Знакомьтесь, пани Леокадия! — представил старостиху Войтехович. — А это наш герой, почтеннейший пан Эльяш!..

— Очень приятно! — с приветливой улыбкой сказала хозяйка.