Голос коротышки звучал торжественно и строго, он вытянулся в струнку и Филимону показалось, что Давид даже подрос на несколько сантиметров.

— Вы поставили не на ту лошадку, — твердо произнес Фил, — бывает.

— Да сколько же можно! — взорвался Давид. — Люди душу свою готовы были отдать за такую возможность, а этот упрямый генчик, этот сгусток энергии так упирается! Хорошо, — сжал он маленькие ручки в кулачки, — в таком случае — держись за руль покрепче!

Не дожидаясь последних звуков голоса Давида, Филимон резко нажал на педаль газа и успел проскочить перед самым носом у ревущего грузовика. Джип выскочил на обочину, и Филимон плавно затормозил. Несколько раз вильнув по придорожной пыли, машина остановилась.

Перед лобовым стеклом неожиданно выросла фигура длинного пьяного богомаза:

— Ну, нельзя же так своевольничать, свет мой! — развел руками детина и продолжил голосом Давида. — Сказано было тебе: бойся воды, а ты все норовишь расшибиться на дороге! Нарушаете! — строго погрозил он перстом, и Филимон вдруг увидел, что это совсем не поп, а самый натуральный милиционер с жезлом в руке.

Милиционер сделал шаг по направлению к машине, и Филимон понял, что еще раз ошибся, что принял за милиционера дорожного полицейского в нью-джерсийской униформе.

— Сэр! — постучал полицейский одной рукой в стекло машины, не снимая другую с кобуры пистолета — попрошу ваше водительское удостоверение!

Они стояли на обочине типичного американского хайвея, в окружении нескольких полицейских машин с включенными мигалками и еще несколько дорожных патрулей сурово поглядывали в сторону Филимона, направив дуло пистолетов в сторону нарушителя.

— Сэр, если вы мне назовете хотя бы одну резонную причину, по которой вы гоните с такой скоростью, то я подумаю, как облегчить вашу участь — вчитывался патрульный в его документы, и Филимон вдруг увидел, что он сидит за рулем своей нью-йоркской машины и никакой Елены Николаевны рядом нет и в помине.

— Я спешу домой, к жене, — заговорил он, стараясь сохранять полное спокойствие, — я очень извиняюсь, офицер, но я просто задумался на несколько мгновений и потерял контроль над ситуацией.

В этот миг до Филимона дошло, что он не в Киеве, а в Америке, и он громко выругался. Офицер отскочил от машины на несколько шагов и выхватил пистолет из кобуры:

— Выходи! — закричал полицейский срывающимся голосом, и Фил беспрекословно выполнил его команду.

— Лицом на землю! — последовала следующая команда, но за ней тут-же прозвучало совершенно противоположное распоряжение. — Встать!

Филимон вскочил на ноги и чуть не врезал головой по подбородку капитану Дубу, который откинул в сторону гвардейскую шляпу и выхватил шпагу из ножен:

— Именем кардинала! — завопил он, и Фил с трудом увернулся от разящего выпада клинка, но понял, что до края крыши остался всего один шаг и что осталось лишь раскинуть руки, чтобы почувствовать на мгновение упругий поток воздуха под крылом.

Прямо перед ним висела странная луна. Обычно такая большая и яркая в этих широтах, она катилась тусклым медным блином вслед за самолетом. Аэроплан странно подрагивал и поскрипывал, словно яхта под парусами при хорошем ветре.

Фил огляделся вокруг и убедился, что большинство пассажиров мирно дремлют. Его сексапильная соседка раскладывала пасьянс, желая удостовериться в том, что ее планы и желания обязательно сбудутся. Очевидно, желаний было много, и, не отрываясь от очередной сдачи карт, она искоса глянула в сторону и сухо заметила:

— Я, между прочим, к вам третий раз обращаюсь, а вы все бормочете и бормочете. Молитесь? Не бойтесь, только что объявили, что мы в самом центре этой фигуры! Если мой Венечка гулял здесь по пространствам, то самое время ему помахать мне ручкой!

Филимон с трудом выдавил свое тело в проход самолета, и в пять шагов оказался у запасного выхода. Он успел увидеть перпуганные глаза улыбающейся стюардессы и рванул на себя ручки выходного люка.

Поток воздуха втянул его в темное пространство подворотни, а навстречу шагнул никто иной, как Парэлык:

— Ты, че, в натуре?

Парэлык протянул руку за очередной данью.

Размахнувшись что было сил, Фил ударил подонка носком ботинка в пах и услышал рев восторженных трибун.

— Гол! — неслись крики из всех окон дома номер двенадцать, а навстречу Филимону шкандыбал хромой Гаркуша с ножом в руках. Филька схватил мяч в руки и пустился наутек от проклятого дворника. Он нырнул в двери черного хода и побежал на третий этаж, перескакивая через две ступеньки. Этажей оказалось значительно больше, и уже на восемнадцатом он понял, что стоит у двери нью-йоркской квартиры.

— Фил, сколько можно тебя ждать? Ты когда-нибудь научишься ценить мое время? — резко распахнула двери мать, и он улыбнулся, понимая, что сейчас она прочитает ему очередную порцию нравоучений и снова на год унесется в свою солнечную Калифорнию. Он протянул руки, чтобы обнять ее.

Ему показалось, что дорожка слишком мягкая, и по ней совершенно невозможно идти — мешала высокая трава, до пуза, и длинная, до пят, белая рубашка. Мама стояла в нескольких шагах от него и делала призывные жесты рукой: