— Филя, Филька, иди ко мне.

Собственно говоря, и мама выглядела сегодня странно, но времени на обдумывание у него не было — мама звала к себе! Карапуз сделал шажок-другой и побежал, быстро перебирая пухлыми ножками. Оставалось преодолеть какие-то жалкие сантиметры, но в этот миг поляна взбрыкнулась и мягко въехала ему прямо в лицо. Он ничуть не испугался, а перекатившись с живота на бок только крякнул и попытался вновь встать на ноги. Невольно опустив глаза вниз, мальчуган увидел, что белоснежный подол рубашки покрыт алыми пятнами. и тут заорал благим матом!

Он почувствовал прикосновение чьей-то руки и услышал голос Елены Николаевны

— Почему, почему он тогда выбрал его?

Филимон заглушил двигатель и не стал выезжать на дорогу. Буквально через мгновение из-за поворота вылетел огромный грузовик и пронесся в сантиметрах от обочины, качнув порывом ветра машину, словно яхту морской волной.

— Хорошо, — хрипло проговорил Филимон, — ваша взяла. Но могу я увидеть жену? Или она тоже — только сгусток вашей информации?

— Жены бывают только сгустком дезинформации! — похлопала его по щеке Елена Николаевна и вытолкнула из-за руля. — И ваше желание, к сожалению, неисполнимо! Вы просто не представляете, чем чревато дальнейшее промедление!

— В три шага! — воскликнул Филимон и рванул бегом по полю в сторону высоченного стога сена, присыпанного шапкой снега. Он услышал, как за спиной рявкнул движок и понял, что Елена Николаевна не промахнется. По замерзшим кочкам чернозема, лишь припорошенным первыми снегопадами, он несся к крутому подъему, не представляя себе, каким образом окажется наверху. У самого подножия соломенного Эвереста он закрыл глаза и представил себе, что взлетает на самую вершину. Ноги продолжали автоматически перебирать соломенные ступени, и когда Филимон открыл глаза, то над его головой висел плавно остывающий блин солнца, а далеко у подножия поблескивала крыша черного джипа, несущегося по белоснежному полю. К его полному недоумению, Елена Николаевна описала круг вокруг стога и вернулась по проторенной колее на шоссе. Она вышла из машины, махнула Филимону рукой, и через мгновение джип скрылся за редким зимним перелеском.

По той же колее Филимон выбрался на дорогу, и попытался сообразить, в какую сторону ему нужно идти по направлению к городу. Надежды на то, что кто-то остановится на пустынной трассе, было мало, однако увидев приближающуюся машину, Фил поднял руку. Легковушка резко затормозила прямо перед ним, и из нее выскочили люди в военной форме, среди которых Филимон с удивлением обнаружил до боли знакомую рожу капитана Дуба.

— Привет, артист! — ласково произнес капитан, но его спутники уже успели к этому времени заломить Филимону руки за спину и ткнуть лицом в грязный асфальт.

— Так, говоришь, в Москву собрался? — гудел над головой Филимона голос сурового капитана. — Теперь ты все расскажешь: и про поддельные бумаги, и про свою сообщницу, и про свое задание. Шпион москальский!

Очевидно, из чувства долга и патриотизма, капитан долбанул Филимона по башке, и тот уплыл на несколько мгновений в полную темноту. Когда он пришел в себя, то не стал подавать признаков жизни, а продолжал делать вид что находится в нокауте.

— Живой? — забеспокоился капитан. — Чтоб я его часом не убил — приказано живым доставить!

— Дышит, — успокоил офицера один из солдатов.

Через час машина остановилась у старинного серого здания, и Филимон сразу узнал улицу Владимирскую и видневшуюся рядом площадь Богдана Хмельницкого. Машина въехала во внутренний двор здания, где Филимона выволокли из машины. Тут он окончательно открыл глаза и постарался передвигаться самостоятельно. Удавалось это с трудом, так как Дуб больно толкал его кулаком в спину и при этом приговаривал:

— Отсюда, артист, ты уже выйдешь клоуном!

На счастье Фила, двое в гражданском отняли его от капитана Дуба у лифта, и дальше они нормальным шагом добрались до финальной части путешествия. Его определили в абсолютно пустую комнату, без окон, а когда за ним захлопнулась дверь, то оказалось, что на двери нет ни ручки, ни замочной скважины.

Чувство страха знакомо каждому человеку, но в данную минуту на Филимона нахлынуло более тяжелое чувство. Ощущение полной безысходности и отрезанности от всего мира, глухая западня, замкнутое пространство, где он физически ощущал, как время тягуче сворачивается в жевательную резину.

Он лег на холодный бетонный пол лицом и попытался расслабиться и привести мысли в порядок, но в этот момент в комнате вспыхнул яркий свет и двери отворились.

В комнату вошел высокий улыбающийся человек и обратился к Филимону, словно к старому знакомому:

— Привет, Фил! Так на чем мы остановились в прошлый раз?

Сургут встретил стройотрядовцев чудесным летним днем, который как выяснилось, был тремя часами ночи. Солнце сутками не уходило с небосвода, временами лишь прижимаясь к земле. Часть студенческого каравана оставалась здесь, в городе, других отправляли вертолетами в Нефтеюганск. Все лихорадочно обменивались адресами и телефонами и старались сфотографировать друг друга на долгую память.