Бабушкины речи не прошли мимо ушей Фила, и он, в срочном порядке прочитав Купринскую» «Яму», немедленно отправился по описанному адресу на экскурсию. Ничего общего с рассказом он не обнаружил, но одно впечатление его поразило. Во дворе увековеченного в русской литературе бардака он увидел трёх старушек, мирно беседующих на деревянной лавке. Откуда взялась мысль, возникшая у него в мозгу, Фил не знал, но мысль была сформулирована чётко: «Это они. Только на пенсии». Простота мысли и её реальность поразили Филиппа, и он долго всматривался в лица бывших жриц любви, пытаясь уловить в глазах отблески былых страстей и эмоций, отыскать в выражении лиц нечто особенное, некую печать служительниц сладкого греха.

Глубокие морщины на лице и тусклая пелена старости на глазах — и ничего больше.

Своими наблюдениями Фил делился с двумя людьми — с другом Сашкой и с родственницей Леной. С ней он общался, в основном, по телефону, свадебная ночь осталась неким таинством и откровением, и никаких намёков на развитие чувственных взаимоотношений от неё не поступало. Фил это чувствовал и довольствовался малым — дружеским расположением взрослой девушки.

Он так и не прочитал ей стихотворение, пришедшее в ту ночь; другие — читал, а это — никогда. Рифмы преследовали его на каждом шагу, стихи, поэмы, героические баллады на исторические темы — всё это выстраивалось в строки, куплеты, главы. Это была просто напасть какая-то — сидеть над тетрадкой и записывать созвучными словами мелькающие в голове образы и мысли, когда вокруг было столько важных дел: футбол, друзья, музыка. Но он ничего не мог поделать — странное чувство, время от времени, властно притягивало Филиппа: он чувствовал лёгкий гул в голове, словно точильщик правил бритву в его мозгах, дышать становилось легко, а можно было и вообще — не дышать. Волна необыкновенной радости накатывалась на всё его существо, и он нырял в этот манящий поток ощущений. Как бы со стороны, он видел странное движение вокруг своего тела — мириады вспыхивающих и гаснущих точек вращались вокруг головы, повторяя рисунки звёздного неба из книги по астрономии. И приходили стихи…

Филипп любил смотреть на звёзды. Летом он наловчился укладываться на ночь во дворе нового пристанища, в садике, разбитом трудолюбивой бабушкой. Ему не очень перечили — малышка по ночам не давала спать никому, и это был разумный компромисс.

Это была фантастическая находка для Фила. Из укрытия под раскидистой вишней ему открывались ночные откровения. Окна соседей, распахнутые настежь, впускали его в мир чужих радостей и печалей, в мир, который каждому из людей кажется надёжно спрятанным от чужих глаз в крепости собственной комнаты, но на самом деле — прикрыт от стороннего взгляда лишь лёгкой занавеской. Фил не подслушивал — он слушал. Перед ним раскрывалась большая книга про очень разных людей. Днём — на улице, на работе, во дворе, — они все были похожи друг на друга, ночь открывала их особое лицо. Солидный, сильный на вид прораб-строитель, оказывался слюнявым пьяницей, вяло отбрыкивающимся от наскоков жены- мегеры, которая днём с ангельским выражением лица щебетала с соседками по двору; наглый студент, вечно грохочущий двигателем своего мотоцикла под окнами, откорпев над чертежами и книгами, до поздней ночи стирал, убирал и готовил еду матери-инвалиду; пара благообразных преподавателей профтехучилища каждый вечер заходилась в скандалах и истериках по поводу отсутствующих денег.

Но и эти открытия были не самым главным приобретением Фила.

Дождавшись полного отбоя во всём доме, а главное — последнего обхода, Филипп засовывал под одеяло пару подушек и придавал им форму спящего тела.

Дальше — была свобода.

Его никто не контролировал, никто не воспитывал, никто не поучал.

Он отправлялся в путешествия по ночному Киеву.

Улицы, здания, кварталы — всё приобретало иной, отличный от дневного, облик и образ. Красивый костёл на улице Красноармейской превращался в мрачную громаду, упирающуюся шпилем в луну, чаша Центрального стадиона, даже ночью освещённая прожекторами, удивляла полным покоем — вопреки дневным страстям и эмоциям, царившим на её трибунах. Особо разительно менялся Крещатик: редкие машины, редкие люди, особый простор этой аорты города ощущался только в ночи, а энергия ночной жизни скапливалась на стоянке такси у ресторана «Метро».

Филипп старался не встревать ни в какие приключения, но ночная жизнь просто обязывала его становиться либо свидетелем её подробностей, либо соучастником. Удивительными были правила ночи: никто не спрашивал, как его зовут и никто не интересовался — сколько ему лет. Возможно, ночь добавляла его облику пару-тройку лет, а возможно, само присутствие его на ночной улице вводило его в круг равных по значимости персонажей.

Все сольные ночные мужские роли делились на чёткие категории: на тех, кто уже не может пить, и на тех, кто ещё стремиться «добавить», на тех, кто ищет чужую жену, и на тех, кто не может найти собственную.

Милиционеры и таксисты выполняли роли цирковых кассиров, получая умеренную плату за вход на ночное представление и рассаживая зрителей — участников по самым удобным местам. Иногда человеку нужен был салон автомобиля, иногда — койка вытрезвителя.

Деньги брали за всё.

Одинокие женщины тоже вписывались в некую классификацию: часть из них, запоздав к последнему поезду метро после вечерней смены на Центральном Почтамте, трусливо поглядывали на гогочущих таксистов и робко называли адреса на левом берегу Днепра. Их брали в машину неохотно, спихивая самым крайним водителям в очереди машин, понимая, что на рабочие копейки чаевых не наскребёшь.

Другие только выходили на смену. Они курили на лавочке неподалёку от стоянки такси и появлялись рядом с машинами лишь тогда, когда появлялся клиент, поражённый сперматозоидным токсикозом, и с суммой денег на лечение этого «заболевания». Чаще всего это были загулявшие кавказцы — они совали в руки таксистам мятые купюры и радостно прищёлкивали языками при виде «случайно» оказавшейся рядом попутчицы.

Иногда в этот круговорот попадались иностранцы, но, как ни странно, это не вызывало радостного оживления среди участников действа. Наоборот, все напряжённо оглядывались по сторонам, делали вид, что не понимают, о чём идёт речь, а иногда просто — подзывали милиционера для консультаций. За валюту могли посадить. И прежде чем «ободрать» иноземца, нужно было убедиться, что это не «кукла» от КГБ.