Сижу, молчу, работаю.

Наташа стоит, молчит, стесняется.

Я терпеливо жду, когда она сама что-нибудь скажет. Она же пришла, не я.

Так прошло минуты три.

Потом я не выдержал и повернулся.

– Наташ, ты, может, чего сказать хотела, или спросить об чём?

Стоит, молчит. Только ноздри раздувает.

– Ну, что молчишь?
– подстегиваю её к активности.

– Хочу и молчу, - Наташа резко отвернула голову, чтобы я не видел её лица.

– Надо же: хочет - и молчит, - засмеялся я, вспомнив старый анекдот про грузина.

– Да не хочу я, - взвизгнула и даже ножкой топнула в раздражении.

– Чего не хочешь?

– Ничего не хочу.

– А что пришла?

– Не знаю, как и сказать.

– А ты с самого начала попробуй.

Видно, что Наташа сильно волнуется, и действительно что-то вертится у неё на языке, но что-то препятствует, желаемое реализовать. Внутри неё, похоже. А проблема важная, но не решенная, взбухла уже и выхода требует, как из пушки. Не лопнуть же её разуму - всё наружу плеснёт. Ладно просто криком разрядится, а то, не дай Бог, включит с полпинка программу "псих-самовзвод" и начнёт себя дальше накручивать, а потом как...

Тут уж на кого Бог пошлёт. А кроме меня в номере и посылать то не на кого. И на фига мне скандал с истерикой на пустом месте?

Но пронесло. Наташа помялась ещё, и выпалила.

– В гареме произошел бунт.

– И кто кого взбунтил? Неужто, старшую жену с поста свергли?

– Не свергли, а ограничили в правах. И её, и Розу.

– И в чём же таком ограничили? Вроде живут все в одинаковых номерах. Едят все одно и то же. И винтовки всем одинаково хорошие купили. И форму...

– Да в тебе и ограничили!
– Наташа, чуть на крик не срывается, хотя голос понизила и говорит всё почти шепотом. Даже слух напрягать приходится.

– Интересно-интересно...

– А что интересного? Интересного, как раз, ничего не нашли. Всё тривиально.

– Натуль, ты не ходи вокруг да около, ты прямо скажи. Ты же для этого пришла.

– Да. То есть, нет. Вернее, да. Я запуталась.

– Может мне кого другого позвать, чтобы прояснил?

– Не надо. Я сама скажу.

– Говори.

– Не знаю, как сказать.

– Да как есть, так и скажи. Хватит рок-н-ролл крутить.

– Как есть?...- удивлённо спрашивает.

– Ну да, как есть.

– Как есть...- протягивает задумчиво.

– Как есть, как есть, - подбадриваю.

– Ну... Девчонки решили...

– Давай-давай, смелее: что решили?

– Не знаю, как сказать, - опять убрала глаза в сторону, а сама краснеет.

Мне тут только стеснительных путан не хватает. Скопом они все наглые, посмотрю, а вот поодиночке очень даже разные.

– Может, простыми словами сказать попробуешь?

– Как это?

– Очень просто. Взяла и сказала, что произошло, и что девчата решили такого этакого.

– Я попробую.

– Я слушаю.

– Ну, не получается у меня, не знаю, как такое говорить, - опять пошла себя накручивать.

– Ну, тогда не говори. Иди себе. У меня работы по горло, - и отвернулся от неё к ноутбуку. И тут же услышал в спину.

– Теперь ты будешь спать с нами по жребию.

Я обернулся.

– А моё мнение не учитывается?

– Нет. Все решили, что так будет лучше.

– Каким образом лучше?

– Я была против, но большинство настояло. Только Бисянка сачканула. Сказала, что у неё критические дни. Хотя первый жребий был её.

– А ты?

– Я не хотела, - снова голову в сторону, чтоб не смотреть на меня.

И от двери не отходит.

– Не хотела, так не хотела. Я не в претензии. Если тебя обратно не пустят, то вон на ту кровать ложись, - показал рукой, - Это Розина. И спи. А я на другую койку лягу, когда работать закончу. Свет верхний выключи, мне и экрана хватит, - и опять отвернулся от неё к компьютеру.

Погас верхний свет.

Фууууу... Пронесло. А ведь на миллиметрах с истерикой разошлись.

Проскрипела кровать за спиной и всё стихло.

И тут же подумал: началось! Коллектив почуял свою силу и пробует свои острые зубки на мне, таком нежном, трепетном и ранимом.