– Здесь и так всё ясно. Сейчас мы будем колоть чурку. Возможно даже ножами.

Наследие Ильфа и Петрова живо даже в сознании уличных бойцов, но этот факт не так радует меня, как то, что сейчас придётся снова поставить себя вне закона. Откровенно говоря, мне плевать на закон, но ведь, что печально - ему не плевать на меня. Меня размораживает пацифистский ответ Георгия:

– Как скажете, господа. Пусть зайдёт за поворот.

Когда жертва, растопыривая ноги, как будто на них одеты сапоги-скороходы, начинает перевариваться тишиной в кишках подворотен, мы следуем за ним. Ощупывающий взгляд Алисы заставляет меня расправить плечи и, набирая ход, нестись впереди нашей ватаги. Тяжесть кастета на кулаке, сверкающие улыбки ножей в руках Шута и Славы. Вот он - позабытый дух девяносто пятого! Вот он - глоток эликсира бессмертия! В этот момент, когда решение осталось позади, меня наполняет бесконечная космическая энергия, перед которой вся йога выглядит покрывшейся пылью мумией. Вся полнота жизни в этом упоительном мгновении перед прыжком на жертву. Сейчас я жив, как никогда до этого!

Кавказец оборачивается на топот и вопрошает:

– Ле-е? Жи...

Мои мечты разбились вместе с носом. Некстати вспомнился Гоголь, этот классический антисемит. Хач по-прежнему высился несокрушимым колосом. Шут стонет, согнувшись, на земле, подтягивая ноги к животу. Слава после того, как его бросили через плечо, ударился головой и лежал не шевелясь. Я познакомился с настоящим хуком справа, а не с той подделкой, что поет со сцены. Теперь только Алиса, сжимая в руках газ, с ненавистью смотрела на разъярённого кавказца.

– Эээ! Вы чё, скинхеды, да? Вам братву позвать?

Животные всегда очень последовательны и вот он уже кричит в дорогую сенсорную побрякушку:

– Гургенчик, подъезжай с братухами, - он называет адрес, - лее... тут я трёх скинов заломал. Напали на меня, да. Наказать надо. Давай, брат. Жду... Эээ, а ты русачка, чё стоишь? Ты с ними, да? А ну иди сюда.

Алиса начинает пятиться в поисках защитника. Ей овладел страх, и она не понимает, что даже прокричи она о помощи на людной улице, ни один русский не пришёл бы ей на помощь. Ни один. Так бывает, когда пандемия безразличия набирает критические обороты.

– Эй, черномазый, давай ПвП или зассал?

Моё хилое тельце пытается прикрыть Алису, и спустя пару злобных ухмылок, меня обхватывают сильные волосатые руки, и с хрустом впечатывают в твёрдую корку снега. В сознании лопается тонкий канатик, и я больше не могу встать. Алиса по-прежнему стоит, я шепчу:

– Ты тупая пизда! Беги отсюда!

Но она парализована, скована цепью страха. Что это? Почему так? Неужели всё, что она говорила мне той ночью, правда? Шут скулит, Слава и вообще не двигается, а вокруг никого. Только белые бельма запотевших окон, да вонючие трупы домов. Хач вальяжно подходит к Алисе, ещё чуть-чуть и он сделает с ней что-нибудь, до чего додумаются его примитивные мозги.

– Опа.

Из подворотни вышел мужчина. Сердце у меня ёкнуло, так как я ждал собратьев по разуму кавказца. Но это оказался обычный русский мужичёк, который, внимательно оглядев происходящее, сказал:

– Знакомая компания.

Я понимаю, что это тот самый мужик, к которому Шут докопался с куревом и пивом.

– Слушай да, представляешь, - размахивает руками хач, - это скины. Не видят, что важный человек шёл, напали на меня, ну я их и размотал.

Мужик деловито осматривает место ледового побоища и не состоявшихся рыцарей. Наши покорённые перочинные мечи лежат в серой каше наста. Хач продолжает разглагольствовать, подчеркивая свою победу:

– Щас сюда мои братки подъедут, упакуем эту русню. Не по-человечески так делать, как эти русаки. У нас в Дагестане за такое нос могут отрезать, да.

Мужик кивает:

– Да, фашисты. Правильно, только так с ними и нужно.

В эту минуту я хочу во всём согласиться с Гошей, который корчится от боли в метре от меня. Отныне для меня трусость и русский - слова синонимы. Я больше ненавижу этого обычного серого мужичка, чем то горное животное. Хач гордо ходит по кругу, не обращая внимания на застывшую Алису, и отвешивает каждому из нас сильный пинок. Это круг победителя над треугольником побеждённых. Мужик ходит вокруг и цокает языком, попивая пиво из бутылки.

– Э, баба, иди сюда, кому говорю. Ты чё, дура чё ли? Иди сюда, когда тебе мужчина говорит.

Кавказец, выставив вперед голову, быстро подходит к Алисе и, хватая её за плечи, начинает трясти. Как только я пытаюсь встать, кто-то напускает в голову пехоту тумана, и я снова очухиваюсь лишь распластанным на земле.

– Эээ!

Мужик деловито допил пиво, пожевал губами и неожиданно быстро и ровно опустил бутылку на затылок разгорячённого борцухи.

Чаща ненависти была испита до дна. Вид плоского металлического донышка обескуражил нас. Если ты ненавидишь всех, значит, в первую очередь, ты ненавидишь себя. Сильный и самодостаточный человек просто не нуждается в таком защитном механизме. Осознание того, что что-то идёт не так, одновременно пробило нам череп и взболтало мозги. Слава пытается быть оратором:

– Мы гибнем. Все спиваются, скалываются, а чёрных с каждым днём всё больше. Они захватывают должности, строят бизнес, плодят детей, тогда как мы страдаем хренью.