Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений
вернуться

Померанцев Кирилл
Шрифт:

«Что, если все — о, все без исключенья…»

Что, если все, о, все без исключенья: Христос, Лао-Цзе, Будда, Магомет, — Не то чтобы поверили виденьям, А просто знали, что исхода нет, Что никогда не будет воздаянья, Тампустота и ледяная тьма, И лгали нам в безумьи состраданья, Чтоб жили мы, а не сошли с ума?

«Что смерть? Простая пересадка…»

Что смерть? Простая пересадка Из мира этого в иной, Где мы, хоть это и несладко, Уже стоим одной ногой. «Младенца ль милого ласкаю, Уже я думаю» — дитя, Тебе я место уступаю, Но день придёт и для тебя. Есть тайна страшная в Творенье, Её не разрешить вовек Ни торжеством, ни вдохновеньем, И эта тайна — Человек. 1988

Юбилей

Всё, что жизнь мне обещала, Разлетелось, прахом стало. Всё, что мне судьба дала, Уничтожено дотла. Тридцать лет прожил в Париже. Тридцатью годами ближе… Вот теперь и попляши: Легче будет для души.

«Я давно примирился со всем…»

Я давно примирился со всем, Я давно ко всему безразличен, Как лакей, я со всеми приличен, Как послушник, не спорю ни с кем. Никаких доказательств не нужно, И доказывать — просто смешно: Предрассветное небо жемчужно, Потому что жемчужно оно.

«Я ем и пью, хожу в редакцию…»

Я ем и пью, хожу в редакцию, Пишу газетные статьи. А между тем живу в абстракции, В нирване, в полузабытьи. Живу в тупом оцепенении, Следя в полуночной тиши За судорожным сердцебиением Моей затравленной души.

«Я жду письма, но от другой Марины…»

Я жду письма, но от другой Марины. Я жизнь люблю. Но разве это жизнь? Поют гудки, блаженствуют витрины, Клубится прах покинутых отчизн. Но, может быть, прощенье — как отмщенье: В конце концов — такое же клеймо… И, заблудившись в перевоплощеньях, Я позабыл, что получил письмо?

«Я иду вдоль берега морского…»

Я иду вдоль берега морского. Волны спят. Чуть серебрится мгла. Может быть, сегодня для другого Ты письмо на почту отнесла? Может быть, ты обо мне забыла: Мало ли что грезится во сне? Но за то, что ты хоть миг любила, Навсегда останься музой мне. Я иду. Я задыхаюсь морем. Господи, какая синева! Тихо всё, в синеющем просторе Ночь вписала звёздные слова. Милый друг, ты, может быть, далёко, Может быть, ты в стороне чужой… Я иду вдоль моря одиноко. Я иду, и ты идёшь за мной.

«Я медленно околеваю…»

Я медленно околеваю, Торжественно схожу с ума И с отвращеньем замечаю, Что жизнь была сплошная тьма, Сплошное светопреставленье, Какой-то чёртов водевиль, Бунтарство, самоопьяненье, Разрыв-трава, бурьян, ковыль. И это было, было, было, И это есть, и есть, и есть. Вот только память позабыла, Кто оказал мне эту честь.

«Я на год моложе Брежнева…»

Я на год моложе Брежнева, Старше Рейгана на пять. Значит, выражаясь вежливо, Мне и честь пора бы знать. Раззнакомиться с политикой, Перестать писать стишки И заняться самокритикой, Да замаливать грешки.

«Я на старых заезженных клячах…»

Я на старых заезженных клячах Поднимался на русский Парнас. Кто-то ляпнул статью об «удачах», Кто-то тявкнул: «Довольно без вас». Да, ты прав, недовольный читатель: Где там теннис и где твой футбол? Где спортивных наград раздаватель, Где поп-музыка, где рок-н-ролл? Уж такая мне вышла планида — На своих на двоих кочевать, Восхищаться романом Майн-Рида, Афанасьева сказки читать.

«Я написал стихи о Рафаэле…»

Я написал стихи о Рафаэле И позабыл. Как будто не писал. Над серым Лувром тучи розовели, Кружились листья, вечер наставал. Глухие сны от Сены поднимались, Качались и ползли по мостовой, И снилось мне: склоняется Новалис Над блюдом с мёртвой головой.

«Я наблюдаю человечество…»