Вера своими придирками, что она неправильно закладывает в кастрюлю овощи, довела ее до таких слез, что Александр с горечью усмехнулся про себя, что после этого борщ можно и не солить.

Но это был явно смех сквозь слезы.

Вера настолько устала – или расстроилась от этой усталости – трудно было понять, чего было больше, что он даже испугался за нее.

Впервые она попросила прочитать сокращенное Серафимовское правило.

А об акафисте даже и не заикнулась…

4

Когда лодка приблизилась к кораблю на расстояние голоса, Клодий поднялся во весь рост и, грозно потрясая кулаком, что есть сил, закричал:

– Эй, келевст! Слышишь ли ты меня?

– Да! – появившись у борта, неохотно ответил келевст. Он был явно огорчен и растерян.
– Чего тебе надо? Мало того, что ты обманул меня, так хочешь теперь еще и надсмеяться надо мной?

– Нет! – еще громче, придавая своему голосу угрожающие нотки, прокричал Клодий.
– Я вернулся, чтобы сказать, что Посейдон не простит тебя! Это так же точно, как то, что в трюме нет и никогда не было моего золота! Ты невинно губишь нас, и я призываю великого Посейдона быть судьей между нами! И – как можно скорее!

Клодий успел как нельзя вовремя. Иначе появившийся вдруг порыв ветра отнес бы его слова в сторону, и келевст просто бы не расслышал их. Но он услышал все, что хотел римлянин, и неожиданный для него, но ожидаемый сидевшими в лодке порыв ветра смутил его не на шутку.

– Видишь?! – заметив это, торжествующе прокричал Клодий. – Посейдон действительно справедливый и страшный на возмездие бог! Он услышал меня, и теперь начнется страшный шторм, который вас увлечет в морскую пучину, а нас, наоборот, вынесет к берегу!

С самым невозмутимым видом он снова уселся за весло и кивком приказал своим спутникам отплывать от корабля.

Новый, еще более сильный порыв ветра ударил келевста в спину. Он оглянулся и увидел быстро растущую штормовую тучу. Она прямо на глазах заслоняла все небо, и в черных недрах ее, словно змеи, мелькали ослепительные молнии.

При виде этого келевста охватил суеверный страх, который стал расти в его сердце, как эта туча. Впервые в жизни он ощутил настоящий животный ужас. Ведь сейчас его мог постичь гнев Посейдона – единственное, чего он боялся в этом мире!

– Эй! – крикнул он, пользуясь тем, что ветер, подхватывая его слова, мчал их вдогонку за лодкой: - А если мы вновь возьмем вас на борт?

Клодий попытался ответить, но поняв, что келевст уже не услышит его, красноречивыми жестами - на море, небо и судно - объяснил: ты верни, а там, может, твой бог и простит тебя!

Келевст согласно кивнул. А что ему оставалось делать? Он надеялся на веслах дойти до берега и причалить в укромном месте. Но эта невесть откуда появившаяся туча спутала все его планы. В шторм, без опытного капитана, даже такое прекрасное судно, как «Золотая стрела», сразу же превратится в беспомощную щепку на могучих волнах. Поэтому, как ни крути, а этот проклятый римлянин прав…

И он приказал рулевому изменить курс и догнать лодку.

Рабы – и оставшиеся верными своему господину и особенно предавшие его, изо всех сил постарались, чтобы поскорее поднять римлян на палубу.

Капитан сразу же бросился на свой капитанский помост и принялся отдавать команды словно бы ожившим матросам.

Все ожидали от Клодия слов упрека, угроз...

Но он, не говоря никому ни слова, скрылся в каюте и… тут же вернулся с боевым луком и полным колчаном стрел. Он наложил одну из них на тетиву и крикнул никак не ожидавшему этого келевсту:

– Я опытный охотник, келевст! Альбин и мои рабы могут подтвердить тебе это. Льва убиваю одной стрелой! Поэтому предлагаю тебе без сопротивления поменяться со мной местами. Короче говоря, ступай в лодку вместе со всеми, кто осмелился предать меня!

Услышав это, Грифон опустил голову и первым сделал шаг к борту, под которым была лодка.

– А ты куда? – остановил его Клодий.

– Туда… - потерянным голосом отозвался раб.
– Я же ведь первым тебя предал!

– Не-ет! Ты мне еще нужен! – с холодной усмешкой остановил его римлянин.
– Поэтому оставайся! Но если предашь меня еще раз, то даю слово, казню так, что утонуть в шторм покажется тебе за счастье! А вы что стоите? Особенно ты! – перевел он жало стрелы на предавших его рабов, остановив ее на том, который нагло вел себя в его каюте: - Я сказал, марш в лодку!