Альбин понял, что келевсту уже что-то известно о его вере.

«Что ж, - спокойно подумал он, - тем меньше, значит, нужно будет ему объяснять!»

А тот тем временем продолжал:

– Не бойся, не выдам! Я христиан не то чтобы люблю, но скажем так – уважаю. В свое время я был воином и видел их в деле. Это смелые и честные люди. Не чета тем, что предали Клодия. Всем вы хороши, - похвалил он, но после этого презрительно поджал губы: - Только слишком добрые и мягкотелые. А этим жестоким, безжалостным миром должны править - сила и зло!

Альбин принялся объяснять келевсту, что все это совсем не так.

Он приводил в пример притчи, которыми поучал Христос.

Доказывал, что люди должны любить и прощать, а не уничтожать друг друга.

По поводу мягкотелости говорил о тех мучениках, которые смогли перетерпеть нечеловеческие страдания, когда их пытались заставить отречься от Христа.

Закончил же тем - какие неизъяснимые блаженства ждут праведников в раю, и чем грозит нераскаявшимся грешникам ад.

И, тем не менее, как ни старался, словно корабль налетел на несокрушимую скалу и разбился.

Выслушав его, келевст неожиданно сказал:

– Даже если ты прав, и твой Бог могущественнее Посейдона - зачем мне этот твой рай? В нем нет ни шумных таверн, ни опьяняющего вина, ни азартной игры в кости, ни продажных женщин! Не-ет, все это не по мне. Моя душа умрет там от скуки. Ах, да, там ведь и смерти нет! – зябко передернул плечами он и убежденно сказал, давая понять, что всё, конец разговору: - Нет, мне по душе больше ад, где будут такие же, как и я!

4

Александр хотел, чтобы Алеша оставил свои грязные туфли перед входной дверью. Но Вера, увидев, что тот вошел в одних – к тому же дырявых носках – решительно воспротивилась этому. Она собственноручно внесла его обувь в коридор, достала из ящика шкафа носки и протянула Алеше.

– Надень, - не терпящим возражений тоном сказала она. – Это носки моего покойного папы. А потом обуй комнатные тапочки.

Алеша охотно выполнил указание хозяйки и принялся ходить, озираясь, по квартире так, как, наверное, ходила Золушка по королевскому замку.

– У нас дома совсем не так! – наконец, сказал он, и на вопрос Веры: «А что у вас по-другому?», со вздохом ответил: - Родители продали все, что можно было продать, и пропили. Спим на полу. Обедаем, когда есть, что есть, тоже!

При упоминании о еде Алеша шумно вдохнул идущие с кухни вкусные запахи, но так как его пока не приглашали к столу, деликатно продолжил осмотр квартиры. Вера, как хозяйка, сопровождала гостя.

– А это что? А это зачем? – только и слышался отовсюду его голос. И после разъяснений Веры «хрустальная ваза… пылесос… тубусы…» раздавалось удивленное: - Надо же!

Улучив момент, Александр зашел на кухню, чтобы узнать, что будет на ужин. И увидел сменившую Дашу – Лену. В отличие от предшественницы, эта сестра милосердия всегда и все делала по-своему, из-за чего у них с Верой, что называется, нашла коса на камень. В итоге Вера, чтобы не обострять болезнь, просто махнула на Лену рукой и не спорила с ней.

Вот и сейчас та возмущенно сказала Александру:

– Ишь, блины, видите ли, ей пеки! Не буду я их печь! Что у нас, поминки сегодня, что ли?

И продолжила жарить на сковородке пахучие золотистые творожники.

Согласившись с Леной, Александр вернулся в свою комнату.

И – вовремя.

Следом за Верой и Алешей в нее уже начал входить рыжий кот.

Он привычно хотел остановить это безобразие, но Алеша опередил его.

– Ой, котик! Да какой большой и красивый! – обрадовался он и, присев на корточки, стал звать: - Хоро-оший! Хоро-о-оший! Не бойся! Иди ко мне!

И тут произошло неожиданное.

Кот послушно подошел к юноше и, зажмурив от удовольствия глаза, принялся тереться головой о его колено. Да еще и громко – на всю комнату – замурлыкал.

– Удивительно! Александр, ты только погляди! – всплеснула руками заметно ожившая с приходом Алеши Вера. – Рыжику - пятнадцать лет, можно сказать, пожилой для котов возраст. И за это время он еще ни разу не шел ни к кому, кроме меня и моих родителей!

– Он знает, к кому идти! Правда, Рыжик? – почесав вконец умилившегося кота за ухом, поднялся Алеша и, увидев на рабочем столе иконы, сразу стал серьезным. Он подошел к ним, перекрестился и сделал низкий поклон.