Санин Евгений Георгиевич
Шрифт:
– Что? – думая, что ослышалась, переспросила ошеломленная Вера. – Что-что?!
– То, что ты слышала. И готов повторить это еще.
– Если бы ты это говорил во время приступа, то тот же врач просто увез бы тебя в психбольницу! – забывшись, воскликнула Вера, и когда забивший ее кашель прошел, чуть слышно спросила: - Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?
– Да, - уверенно ответил Александр.
– Потому что доверяю тем источникам, из которых мне это известно.
– И все равно ты говоришь так, потому что все это не с самим тобой! Все твои доказательства – только теория! – упрямо сопротивлялась Вера.
– А я на практике прошла все ступени, или как говорит медицина, степени этого земного ада!
Теперь уже она жестом остановила попытавшегося возразить Александра и с горечью стала рассказывать:
– Поначалу самое страшное было по утрам. Во сне еще ничего – забываешься. А как проснешься - первым делом вспоминаешь то неминуемо-страшное, что навалилось на тебя. От чего ни убежать, ни уснуть, ни избавиться… Он самого кошмарного сна еще можно проснуться. А вот от яви… И еще постоянная обида: «За что это и почему именно – мне?» Обида на судьбу – я ведь не знала тогда Бога. Незаслуженная на соседей и всех прохожих под окнами – потому что они здоровые, а я смертельно больная. И заслуженная - на подруг, которым я, порой лишая себя многого, столько всего сделала, а они, то ли боясь заразиться, то ли не видя уже от меня никакой выгоды, бросили меня умирать одну. А главное – на сестру, ради воспитания и обучения которой я стольким пожертвовала, что так и осталась без семьи…
Вера замолчала, очевидно, вспоминая самое страшное время каждого дня - утро, и что было потом по вечерам и ночами.
Воспользовавшись этим, Александр тихо сказал, переводя разговор в нужное ему русло:
– Святые отцы говорят: здоровье – это дар Божий!
– Вот видишь! - с упреком сказала Вера.
– Погоди! – повышая голос, остановил ее Александр. – Но они еще добавляют при этом: а болезнь – это великий дар Божий! И действительно, давай поразмышляем не просто как гомо-сапиенс – разумные люди, а как благоразумные….
– Давай!
– вяло, безо всякой надежды, пожала плечами Вера.
И Александр, призывая на помощь все, что когда-либо читал в непререкаемо-авторитетных книгах или слушал от опытных в духовной жизни людей – от старцев, с которыми сподобился беседовать, и не раз сам удивляясь своему красноречию, принялся говорить.
Вера поначалу только отмахивалась, потом задумалась и, наконец, стала слушать, не перебивая, и, как пересохшая пустыня встречает раз в сто лет идущий в ней дождь, жадно впитывать каждое слово.
– Есть такая пословица, которая, увы, все ставит с ног на голову: «Было бы здоровье, а остальное приложится!» - говорил Александр. – А Господь Иисус Христос ведь сказал: ищите прежде Царство Небесное, а все остальное приложится вам. Мы же, как правило, ищем это остальное, и в итоге не получаем ни того, ни другого. И правда, давай рассудим здраво. Если бы наша жизнь навсегда завершалась смертью, то, конечно, было бы справедливым считать любую болезнь бедой, а уж рак - величайшим бедствием. Но так как со смертью все для нас только начнется, то давай-ка поставим все с головы на ноги! Зная эту великую истину, жаждущие вечного спасения подвижники первых веков христианской эры, да и все святые во все последующие времена, уходя из городов в пустыни или основывая пустыньки, только и помышляли об этом… Я бы, конечно, мог бы и своими словами сказать об этом, но лучше послушай, как говорит об этом Иоанн Златоуст! – Александр достал из своей сумки тетрадь с выписками из Святого Писания и душеполезных книг и принялся читать:
«Если мы непрестанно будем помышлять о Царстве Небесном, о бессмертии и нескончаемой жизни, о ликах Ангелов, о пребывании со Христом, о славе непреходящей, о жизни безпечальной, если вообразим, что и слезы, и поношения, и уничижения, и смерть, и печали, и труды, и болезнь, и уныние, и бедность, и злоречие, и вдовство, и грех, и осуждение, и наказание, и всякое другое зло и бедствие из небесной жизни изгнано…»
Александр поднял со страницы глаза на Веру – слушает ли она и, видя, что да, да! – продолжил:
«Что, напротив, там обитают мир, кротость, благость, милосердие, любовь, радость, слава, честь и прочие блага, каких словом описать невозможно, если будем, говорю – то есть это Иоанн Златоуст говорит, - уточнил он, - непрестанно размышлять об этом, - то ни одно из настоящих благ не прельстит нас и мы будем восклицать с Давидом: Когда приду и явлюсь пред лицо Божие?»
Вера, не отрываясь, смотрела на тетрадь в руках Александра, и когда тот закрыл ее, заторопила его умоляющим взглядом: продолжай! И тот продолжил:
– Так что любая болезнь или скорбь это не приговор к смерти, а наоборот – призыв к смерти, более того, зов Божий – к Нему, в блаженную Вечность! Ведь неложно, сказал Господь каждому из живших тогда и живущим теперь: «Грядущаго ко Мне не изжену вон!» Тебе перевести?
– Нет, и так все понятно. «Какие красивые слова…» - прошептала Вера. – А кто их сказал? Откуда они?
– Их сказал апостол Иоанн Богослов. А вот где именно - в Евангелии или Апокалипсисе, к своему стыду точно не помню… Но погоди! Сейчас поищу…