– Смотри, икона совсем как в нашем храме, - показал он Александру на образ Спаса Нерукотворного, стоявшего в центре.

– Ничего удивительного. Это очень известный образ, - пожал плечами Александр. – Почти две тысячи лет назад такое Свое изображение на убрусе, то есть на полотенце Иисус Христос передал царю Авгарю. И оно, даже во времена гонений на христиан, находилось над вратами столицы его царства – Эдессы.

– Надо же, как давно! – подивился Алеша, уже принимаясь разглядывать другие иконы.

– А вот это совсем новый образ, ему всего два года! – показал на икону преподобного Варнавы Александр и ахнул: - Вера, гляди! Она уже наполовину красная!

– Да, - подтвердила Вера. – И даже больше, чем наполовину!

Алеша с недоумением посмотрел на них, и Александр объяснил:

– Дело в том, что мантия на святом почему-то с недавнего времени меняет свой цвет. Когда мне подарил ее в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре написавший большую книгу о преподобном Варнаве архимандрит Георгий[6], она была черная. А теперь – становится красной!

– Как на Пасху, когда батюшка меняет черное облачение на красное? – уточнил Алеша.

Александр с интересом посмотрел на него и покачал головой: а ведь он, наверное, того не ведая, попал в самую точку!

Он хотел рассказать про остальные иконы, но тут их позвала Лена.

Войдя на кухню, Алеша, как и в первый раз Александр, с удивлением увидел многочисленные коробки на стене, на кухонном шкафу, подоконнике и везде, где только можно было что-то поставить…

– Зачем это все?! – изумился он.

– Для удобства, - ответила ему, подводя к столу, Вера. – Вот видишь, на этой написано «Соль», на этой «Сахар», эта – для перца…

– А для просфор есть?

– Нет! – с сожалением развела руками Вера.

– А почему?

– Так ведь когда я работала над ними, то еще не верила в Бога и даже не знала, что это такое…

– Жаль… - искренне огорчился Алеша.

Тогда Вера сняла с полки самую красивую коробку и протянула Алеше:

– Возьми. Это моя любимая. Я не успела сделать на ней надпись, и ты можешь класть в нее просфоры!

– Спасибо! – обрадовался юноша, сел за стол и за обе щеки стал уплетать и суп, и пюре с котлетами, и под конец с особым удовольствием - творожники.

Поужинав, они вернулись в комнату Александра. Немного поговорили, переходя с одного на другое, в основном ни о чем. Но вскоре стало заметно, что Алеша начал ерзать в кресле и нервничать.

– Хорошо тут у вас! Но мне пора! – сказал, наконец, он и вдруг вспомнил: - А блины?

– Прости! – виновато прижала ладони к груди Вера. – Я заказывала, но Лена опять сделала все по-своему.

– Ладно!
– успокоил ее Алеша. – Я в другой раз на них приду.

– Вот и договорились! – грустно кивнула Вера.
– И когда придешь, то… - она вдруг припала губами к уху Алеши и что-то зашептала, показывая глазами на рыжего кота.

– Хорошо!
– согласился Алеша и вздохнул: - Ну, я пойду. Меня и так уже будут бить!

– За что? – не понял Александр.

– За то, что поздно пришел.

– Ну, так ты бы сказал сразу, а то мы же не знали! И ушел бы пораньше! – расстроилась Вера.

– Так все равно бы побили, - успокаивая ее, безнадежно махнул рукой Алеша.

– Но тогда-то за что?!

– А за то, что рано!

– Ну это уже какой-то беспредел!

Александр снял с вешалки свою легкую куртку, сбегав в комнату, положил в карман свое старое, лет двадцать назад потерявшее свою силу, но и до сих пор иной раз выручавшее его удостоверение корреспондента ТАСС и решительно сказал:

– Идем, я провожу тебя и поговорю с твоими родителями!

Они вышли из дома, прошли по тротуару, спустились в подземный переход и, выйдя из него, оказались перед многоэтажкой на другой стороне дороги.

– Вот тут я живу! – сказал Алеша.

Александр сам позвонил в указанную им квартиру и встал впереди юноши, заслоняя его.

Дверь открыл пьяный мужчина с уже поднятой для удара рукой.

Увидев незнакомого человека, из-за спины которого выглядывал его сын, он так и замер, не зная, что делать дальше.