Санин Евгений Георгиевич
Шрифт:
«Какие таланты? Какого человека?» – спрашиваю, ничего не соображая спросонья.
А она:
– Да вашего главного редактора! Писателя Александра Калачева, который лежит сейчас с сердечным приступом, после приезда скорой помощи. А точнее, после вашего отказа напечатать его книгу в газете!
И только тут до меня дошло… Причем - всё и сразу. Меня словно осенило, что эту книгу нужно издать - и не в газете, а вот так, как вы ее видите сегодня!- признался отец Игорь и засмеялся: - Но как же доходчиво она мне все это объяснила! Вот уж поистине яблоко от яблони не далеко падает – достойная духовная дочь отца Льва!
– Моя школа! – с гордостью подтвердил тот.
И после этого разговор мало-помалу переключился на Веру.
– Она все повторяла, что ей нужны силы, просила молиться, а оказывается ей не телесные, а духовные силы были нужны! И как я сразу об этом не догадался? – сказал Александр. – Говорила, что обязательно зайдет в храм…
– А разве не зашла? – оборвал его отец Лев. – И когда: прямо под «Трисвятое»! Дай Бог каждому из сидящих здесь сподобиться этого. Да и всего того, что Господь даровал Вере!
Чествование закончилось тем, что Петр с Надеждой раздали каждому по экземпляру книги, и у Александра даже устала рука подписывать их…
– Я понял теперь, от какого слова происходит «писатель»! – наблюдая за ним, заметил по этому поводу отец Лев. – От слова: подписывать книги!
И просительно протянул для автографа свой экземпляр…
После праздника Александр с Татьяной удалились в редакцию, где продолжили верстать первый номер.
Эта занятие растянулась на несколько дней…
Работая, Татьяна честно держала свое обещание и ни словом не напоминала о личном.
Но Александр, ловя порой на себе ее взгляды, чувствовал, насколько ей это трудно дается. И понимал, что в любой момент – дай только он малейшую слабинку – взглядом, словом, прикосновением – себе, а значит, и ей, - и может случиться непоправимое.
Как говаривали предки, на пороховой бочке и то безопасней было сидеть с зажженной свечой!
Понемногу его стало тянуть и, наконец, остро потянуло под защиту монастырских стен, где, по опыту он знал, с этим бороться намного легче. А если отсечешь поводы для соблазна, то и борьбы никакой не надо. Правда, там иная жестокая - духовная брань. И конечно, трудней, чем в миру. Ранние подъемы… долгие службы… экскурсии, к которым нужно выбегать, когда бы они ни приехали. Где находить время для писания книг?..
И, тем не менее, в конце концов, Александр решил, что уезжать все-таки надо.
Он подошел к отцу Никону и рассказал ему все.
Тот, как это бывало еще в монастыре, внимательно выслушал его и сказал:
– Ну что ж, доброе дело задумал. Поезжай! Я напишу настоятелю, чтобы он не особо загружал тебя послушаниями, и ты имел время для того, чтобы писать свои книги.
Он улыбнулся и добавил:
– Хотя бы по ночам!
Александр, который, казалось, уже разучился улыбаться, молча кивнул и сложил руки для благословения:
– Тогда благослови, отче!
– Господь благословит! – охотно благословил отец Никон.
И Александр немедленно отправился на вокзал, в предварительную кассу – заказывать обратный билет.
4
Газета вышла ровно на сороковой день после смерти Веры.
Александр, раздававший всем пахнувший свежей типографской краской номер, и не вспомнил бы о том, если бы не отец Лев.
Он подошел к нему, взял газету, одобрительно кивнул и сказал:
– Газета, строительство храмов и воскресных школ – все это хорошо, но отец Игорь прав - и людей надо не забывать!
– Это вы к чему? – не понял Александр.
– К тому - почему ты еще не на кладбище?
– В смысле? – нахмурился, знавший, что отец Лев иной раз любит жестко пошутить, Александр и услышал:
– Так ведь сегодня у Веры – сороковины! Самый важный для усопшего день, когда Господь определяет, где ему быть до Страшного Суда!