Николаев сказал:

— А в Телятенки, говорят, приехал актер N.

— Ну вот и кстати, — сказал Л. Н. По поводу приезда N. Л. Н. сказал:

— Удивительно, как в народе распространяется интерес к драматическому искусству. Я нынче еще получил письмо: он в поле работает, а потом спешит на репетицию.

Никитин сказал:

— Помните, Л.H., около Крёкшина, в Голицыне, там постоянно играют.

— Как же, там ведь, кажется, и N. играл.

— Это он приезжал один раз, а там постоянно устраивают спектакли. Л. H. сказал:

— Это могучее средство, и главное, непосредственное. Здесь нет умствования, как в теперешнем интеллигентском искусстве. Тут непосредственное действие. И здесь или самое настоящее, или уж никуда не годится.

Я заметил, что это орудие сильное, но обоюдоострое.

— Совершенно верно! Тем важнее им пользоваться.

— А что, Л.H., — спросил я, — вы не работали больше над своей пьесой?

— Нет, бросил. Мне все не нравится она.

Потом он спросил меня:

— Мне показалось, что вам не понравилось?

— Нет, Л.H., мне только показалось, что она не кончена.

— Я довольно много поправлял потом. Кажется, можно сделать… Ну, прощайте.

Я уехал. Мне рассказывали, что Николаев, два раза возобновлявший в этот вечер спор со Л. Н. о праве, снова стал с ним спорить. Л. Н. взволновался и довольно резко сказал ему:

— Вы все твердите: стриженый, бритый, и не слушаете, что я вам возражаю.

Два года С. Д. Николаев тщетно старается убедить Л. Н. в разумности и необходимости понятия «право». Пора увидать, что это невозможно и примириться с тем, что он в этом вопросе не согласен со Л. Н.

8 июня. Утром пришли за мной от Чертковых и сказали, что приехал N. Я не мог пойти. Булгаков отправился в Ясную, чтобы сообщить об этом Л.H., надеясь, что он приедет сюда, тем более что он говорил мне, что собирается. Булгаков вернулся и сказал, что Л. Н. нездоров. Дима был утром в Ясной и рассказывал, что Л. Н. спал до одиннадцати часов.

О поездке к Черткову ничего не известно. Говорят, Л. Н. не поедет из-за нездоровья Софьи Андреевны и ожидаемого приезда в Столбовую матери Черткова.

N. я видел мельком, и он произвел на меня странное впечатление: весь в обтяжку, в матросской рубахе, с голой грудью чуть не до живота.

Несмотря на нездоровье, Л. Н. пожелал видеть N. и просил его приехать к семи часам. Я к этому времени тоже поехал в Ясную.

Около конюшни я встретил Трубецкого с женой, который сказал мне, что Л. Н. болен, не выходит и ничего весь день не ел.

Придя в дом, я прошел в бывшую гусевскую комнату, где сидели Александра Львовна и Варвара Михайловна. Александра Львовна рассказала мне, что ночью у Л. Н., вероятно, был обморок, что он еле встал, пошел в сад, но не мог ходить и скоро вернулся, и с тех пор почти все время лежит. У него болит печень, он ничего не ел, много спит или как будто спит, чтобы Софья Андреевна оставила его в покое.

Александра Львовна сказала мне:

— Я вам секрет скажу: Мария Николаевна (жена Сергея Львовича) вздумала вдруг все устроить, чего мы никто не можем уже сколько лет. Она предлагает осенью ехать в Крым, а управление Ясной передать всем братьям. Она держит со мной пари на фунт тянушек, что она это уладит… Я ей сказала, что я ей дам пуд тянушек!

Потом я диктовал Александре Львовне письмо Л. Н. о просительных письмах, которое он опять собирается послать в газеты. Александра Львовна думает, что он напишет, но не пошлет.

Александра Львовна жаловалась, что Софья Андреевна беспрестанно входит ко Л. Н. и не дает ему покоя своими разговорами. Он даже не выдержал и сказал:

— Как мне от тебя избавиться?

А Софья Андреевна всем, и мне, рассказывает, что он от болезни на всех, и главным образом на нее, «злится». Она не хочет видеть, что он и заболел-то от нее.

Приехал N. с Димой, и его пригласили к Л. Н. Немного погодя раздался звонок. Александра Львовна побежала туда и рассказала, что Л. Н. сказал ей на ее вопрос, почему он звонил:

— Я хотел встать. (Он полулежал в кресле.)

N. понял намек, встал и сказал:

— Не смею вас задерживать, — и откланялся.

Когда он вышел, Л. Н. стал охать и сказал:

— Как Чертков мог так ошибиться?! Это совсем чуждый человек. Какое самодовольство! Дал эти тридцать тысяч (N. пожертвовал тридцать тысяч на организацию спектаклей для народа) и думает, что сделал необыкновенное дело. Может быть, он хорошие дела делает, но человек он совсем чуждый. И воняет от него (духами).