Харингтон Роланд
Шрифт:
Ко мне приблизился бритоголовый привратник, похожий то ли на Котовского, то ли на Бартеза.
— Курточку вашу разрешите повесить?
Я стряхнул с точеного торса мою «Ralph Lauren» и вошел, вернее, протиснулся в зал, вернее, зальчик.
Внутренность притона соответствовала его названию. Низкие до обалдения потолки, миниатюрные столы и стулья, горшочки с карликовыми японскими деревьями бонзай. На стенах висели портретики в неполный рост известных коротышек истории и мифологии. Вот Миме и Альвис, а вон Ежов и Геббельс. Напротив галерея современных политиков — плохих и хороших, покойных и беспокойных, но всех, как один, маленьких: Дэн Сяопин (КНР), Донна Шелейла и Роберт Райч (США), Итзак Шамир (Израиль), Робин Кук (Великобритания), короли Гуссейн II и Абдулла II (Иордания). Напротив — семерка знакомых с детства диснейских физиономий: Док, Счастливчик, Тихоня, Чихун, Соня, Брюзга и Поддатый.
Несмотря на ранний час, притон был полон. Вокруг хорохорились мужланы образца «мой первый медвежатник», которые жевали и орали в мобили, меж тем с трудом умещаясь на игрушечных клубных стульчиках. Их вечер услаждали хорошенькие хостессы, душисто подмытые, прекрасно подбритые. Хостессы кокетливо извивались вокруг квадратных тел клиентов, прельщая их длинными ногами и волосами. В воздухе пахло семгой и смегмой. Было шумно, но весело; страшно, но интересно; голо, но удивительно.
Мое появление привлекло всеобщее внимание. Рев кавалеров сник, стон дам смолк, звон бокалов стих. No more shum in the room! [246] Я чувствовал на себе испытующие мужские и волнующие женские взгляды. Тишину нарушала лишь звучавшая из динамиков музыка — песня Рэнди Ньюмана «Little People». [247]
246
В комнате больше не было шума! (англ.)
247
«Коротышки» (англ.).
Ко мне приблизился метрдотель. Его продолжительный, не по помещению нос был покрыт застарелыми чернильными пятнами, как и пальцы.
Я назвал ряд своих имен. По изменившемуся лицу длинноносика понял, что он знает, чьим личным гостем я являюсь. Стуча зубами и башмаками, метрдотель проводил меня до моего столика, который находился в уютном алькове, вернее, альковчике.
— Господин Бизонов велели передать, что скоро будут, — сказал он, усаживая меня на стульчик размером с нульчик. — А пока из напитков что изволите?
— «АК-47».
Метрдотель поклонился и хотел было отойти, но я задержал его красивым движением бровей.
— По вашему проно(н)су видно, что когда-то вы были работником умственного труда.
Метрдотель польщенно унизился.
— Разрешите представиться. Виталий Гегемонов. Бывший доцент Высшей партийной школы к вашим услугам.
— Как виляет веселый Weltgeist! [248] — улыбнулся я. — Раньше вы заражали студентов детской болезнью левизны в коммунизме, а теперь вы слуга народа.
248
Мировой дух (нем.).
Через минуту передо мной стоял хрустальный наперсток с огнестрельным напитком. Еще через минуту — еще один.
Поскольку я весь день провел в архиве не евши, после двадцати мини-коктейлей у меня закружилась голова хоть куда.
— Гарсон бе, хей! Юн каве! [249] — крикнул пробегавшему мимо официанту, но тот не понял цитаты из романа «Бай Ганьо» балканского классика. А бе, гола вода! [250]
Только я хотел перейти на тот чистый русский язык, на котором говорили мои деды, как Гегемонов, пресмыкаясь, подвел к столику чету Бизоновых. За ними бледнолицей бестией ковылял Кайман.
249
Эй, гарсон! Чашку кофе! (болг., искаж. фр.)
250
Какая наивность! (болг.)
В этот вечер моя подруга была прекрасна. Она затмила собой самых дорогих хостесс! В волосах и ушах, на руках и ногах сверкали бриллианты. Стройный стан был (не)прикрыт лоскутом белого шелка, закрепленного от бюста до бедер вереницей английских булавок. Булавки блестели в свете люстры, будто серебряные. Впрочем, они таковыми и были.
Я узнал «Versace».
Мое подозрение, что Флора избрала столь продолжительное декольте Роланда роскошного ради, оправдалось, когда прелестница выглянула из-за затылка мужа и эротически мне подмигнула. Но я столь же осторожен, сколь и обворожителен. Памятуя о брутальности Бориса, сделал вид, что мы незнакомы.
Бизон с Бизонкой уселись за столик, Кайман скорчился где-то под. Быкобраз заказал бутылку «Балантайна» и дружески ощерился.
— Как тебе мой клуб, профессор?
— Замечательная забегаловка. Здесь все сделано для (не)удобства посетителей.
— Интерьер нравится?
— It’s great. [251]
— Это дизайнер у меня такой. Жора Чучумеков, может слышал? Способный парень. В прошлом году оформил чердак у Чубайса, премию за это получил. В долларах.
251
Он великолепен (англ.).
— Приз СОДИТ-03, — добавила Флора.
— СОДИТ? — удивился я. — Что за аховый акроним?
— Союз деятелей искусств имени Тамерлана, — объяснила зеленоглазка.
— Жуть alors! [252]
Бизонов опрокинул в себя наперсток с «Балантайном».
— Чучумеков нацмен, откуда-то из-под Уфы, но учился в Германии.
— У самого Баухауса, — подхватила Флора.
— То-то и оно. Оформление клуба отражает немецкое влияние. Deutschland erwache! [253] В тевтонской мифологии гномы — это крошечные антропоморфики, живущие у человечества под боком или ногами. Как ваш референт Кайман.
252
Тогда (фр.).
253
Германия, проснись! (нем.)