Ведь укладывать Тадефи на консервацию, скорее всего, придется именно ей.

Так, обойдя весь отсек, она дошла и до Питера. Лица его под маской не было видно. Будем надеяться, что консервация остановила процесс разложения заживо, подумала Бой-Баба. Вот ведь — фармакологи хотели изобрести средство для продления жизни, а природа, похоже, сопротивляется этим попыткам. Превращает продление жизни в медленную смерть.

Аппарат мерно чмокал. Бой-Баба посмотрела на показания приборов возле капсулы Питера. Яркие красные огоньки пульсировали на панели. На экранах всех приборов светились ноли.

Откуда здесь ноли? Она посмотрела на экраны, потом на Питера. Тот лежал неподвижно. Крышка и маска скрывали его лицо.

Как живой.

Может, глюк? Бой-Баба легонечко стукнула по аппарату. Тот покачнулся под ее могучей рукой, но аварийные огоньки мигали по-прежнему, и на всех экранах — дыхание, кровяное давление, активность мозга — стояли ноли.

Это невозможно, подумала она, растерянно оглядывая аппарат. Аварийная сирена молчит. Если бы Питер действительно умирал, если бы показания приборов поползли вниз, завывания сирены уже сотрясали бы весь корабль.

Но сирена молчала.

Бой-Баба трясущейся рукой ткнула в экран монитора, открывая аварийную сигнализацию, нашла настройки аварийного сигнала.

Звук был убран до предела. Кто-то отключил аварийную сирену.

Она рванула с пояса переговорник:

— Тадефи! Тадефи, немедленно в медблок! У нас…

Кто-то дотронулся до ее локтя. С переговорником на весу Бой-Баба обернулась.

Позади стояла бледная Тадефи. Расширившимися глазами она смотрела на экран, на настройки аварийного сигнала.

На выключенный звук.

Перевела взгляд на Бой-Бабу. В глазах ее светился ужас.

— Что ты тут делаешь? — шевельнула она губами.

Бой-Баба сидела в стороне, и тяжелая пятерня охранника лежала у нее на плече. К аппарату и капсуле Питера ее не подпускали. Она смотрела, как Тадефи проводит принудительное восстановление жизненных функций. Живых суетился возле силового блока. Трубки качали кровь, электроды прощупывали мозг, сирену включили и тут же выключили снова, потому что ее завывание мешало Тадефи сосредоточиться.

Наконец Тадефи сделала шаг назад и махнула Живых: довольно. Протянула тонкую руку к аппарату и, помедлив, нажала кнопку. Аппарат мигнул лампочками и замолчал. Под прозрачной крышкой капсулы Питер был мертв.

— Йос, она здесь ни при чем, — глухо сказал дядя Фима. — Питер был мертв уже несколько часов. А она только что вошла. Она не виновата, Йос.

Штурман не ответил. Он сидел на мостике в капитанском кресле, подперев голову руками. Плечи его поднимались и опускались.

Дядя Фима крепко держал Бой-Бабу за плечо. Он так и не отпустил ее с того момента, когда все трое — он сам, Йос и Живых — ворвались в медблок по вызову трясущейся Тадефи. Та молчала, не сводя глаз с отключенной сирены, только показывала рукой на Бой-Бабу. Дядя Фима тогда кинул взгляд на аварийное мигание лампочек, сразу встал рядом с Бой-Бабой и положил ей руку на плечо. То ли защитить хотел, то ли арестовал. Какая ей теперь разница?

Штурман поднял голову, и она вздрогнула. Лицо Йоса посерело и осунулось. Глаза ввалились еще больше. Сухие глаза.

— Как умер Питер? — повернулся он к Тадефи, кусая дрогнувшие губы.

Та развела руками:

— Он ничего не почувствовал, Йос. Поверьте. Он просто не проснулся.

Под кожей у штурмана заходили желваки. Он сжал кулак, замахнулся и очень осторожно опустил его на приборную панель. Закрыл глаза рукой и сидел так не двигаясь.

— Пошли отсюда, — шепнул Бой-Бабе дядя Фима и потащил за плечо. Она сделала шаг, но штурман вскинул голову, взглядом припечатав к месту и ее, и охранника.

— Куда ты ее? — хрипло спросил он.

Дядя Фима тоскливо посмотрел на Бой-Бабу.

— Йос, она здесь ни при чем.

Штурман покачал головой.

— Я не знаю, в чем тут дело, — тихо сказал он, — но эта… астронавт всегда оказывалась именно там, где произошел несчастный случай. Каждый раз. Неужели никто не заметил? — уставился он на охранника из-под набрякших век.

Дядя Фима усмехнулся и крепче сжал плечо Бой-Бабы.

— Заметил. Действительно, это очень интересное совпадение. Как будто кто-то нарочно хочет ее подставить.