Макс скривился, как от кислого, и рывком задернул расшитую пышными розанами и пионами занавеску, чтобы не видеть безобразия, творящегося на крыльце под призывно мерцающим красным фонариком, но пошлая картинка стояла перед глазами с потрясающей четкостью. Бесстыдный, как многие южане, Хлыст, тискал смазливенькую потаскушку прямо на перилах крыльца, немало не заботясь о чести ордена и храма. Хороши воины Господа, мать их перетак!

Максу давно хотелось при виде художеств подчиненных взяться если не за меч, то хотя бы за хлыст, но он сдерживался. Не потому, что им овладело всепрощение или же терпение его было безгранично. Максимилиан не был ни дураком, ни слепцом, он уже давно понял, что святые цели ордена и их реализация разняться, как день и ночь, и что высшие иерархи отнюдь не агнцы, каковыми хотели бы казаться, но падальщики. Но парень прекрасно понимал и то, что уже настолько плотно повязан кровью, что иного пути для него просто не существует. Понимал - и потому молчал, лишь стискивая покрепче зубы и сжимая кулаки, когда его люди в очередной раз устраивали дебош с непотребными девками или резали кого-то в темном переулке.

– Что-то дорогой гость загрустил, - о приближении Мамаши Лин Макса оповестил даже не ее голос или стук каблуков, а густой, обволакивающий запах мускуса, корицы и табака, которым она благоухала на полздания. Рыцарь галантно, как какой-нибудь графине, поклонился старой шлюхе и, повинуясь жесту унизанной кольцами тонкой ручки, устроился за столом напротив присевшей маман.

Он довольно часто приходил сюда, в этот довольно неплохой по аллирским меркам бордель, не столько развлекаться с девками, что ему претило, хоть иногда все же и случалось, сколько побыть в одиночестве, не вызывая подозрений. Ну, или почти в одиночестве - спасенная год назад странная молчаливая девочка, как пришитая, следовала за Максом бесшумной тенью. Сначала он пытался оставлять ее в казарме, но малышка оттуда сбегала и находила его, словно искала защиты. Он понял от чего именно, однажды увидев нехороший, жадный огонек в глазах одного из старших рыцарей и с тех пор везде брал девочку с собой. Вот и сейчас она сидела в углу комнаты, прижавшись спиной к слегка вылинявшим шпалерам с какими-то длинноногими птицами, и настороженно смотрела на Мамашу Лин, хотя видела ее далеко не впервые.

По правде говоря, внешность хозяйки борделя "Жаркий пиончик" и самого Макса повергала в легкий ступор. Мамаша Лин всегда красилась и одевалась настолько экстравагантно, что глаза разбегались. Сегодня же она даже превзошла сама себя. Маман была довольно высокой, еще не старой женщиной лет сорока пяти. Хотя следы разгульной жизни и просматривались на ее лице даже сквозь густой слой косметики, но это ее не портило, а скорее придавало ей некий отвязный шарм. Правую глазницу скрывала бархатная черная повязка, украшенная изображением шитого серебром якоря - однажды Мамаше, а тогда еще Линетте Герейн, блистательной и безумно дорогой куртизанке, не повезло нарваться на настоящего живодера. Когда едва живую женщину вытащили из подвала, где над ней двое суток издевался извращенец, она пообещала расправится с обидчиком, как только встанет на ноги. И поквиталась, о чем недвусмысленно свидетельствовала банка с заспиртованным... гм... мужским достоинством, стоящая на почетном месте прямо в главной гостиной заведения. Поучительную историю данного экспоната маман рассказывала все желающим, так что даже многое повидавшие рыцари быстро прониклись уважением к грозной женщине.

На голове Мамаши красовалась вполне себе пиратская черно-красная треуголка, к которой за каким-то бесом были приколоты подвитые страусиные перья ярко-алого цвета. Из-под этого порождения безумного шляпного гения выбивались буйные каштановые кудри. На шее, помимо кружевного атласного колье-ошейника с бантом, висела подвеска в виде штурвала корабля и хрустальный монокль, порывающийся кокетливо завалится в ложбинку между грудей. Еще бы ему не заваливаться, ведь и без того внушительный бюст мадам так перетянула корсетом, что он все время норовил вывалиться наружу, что даму нимало не смущало. Сам корсет также достоин описания - он был в черно-розовую вертикальную полоску, украшен атласными лентами и какими-то висюльками. Юбку Лин одеть явно забыла, ее заменяло какое-то кружевное безобразие, лентами и полосами струящееся вокруг ног хозяйки и при малейшем движении открывавшее их во всей красе. Завершали абсурдную картину низкие полусапожки с отворотами и на высоченном каблуке. Ах, да! Еще сетчатые митенки. Мадам неопределенно помахивала перед носом Макса зажатой в руке трубкой. Парень принюхался - даже запах духов не мог полностью скрыть того факта, что курила Мамаша не только табак.

– Так чего грустишь, хорошуля?
– вальяжно развалившись в кресле напротив, панибратски вопросила Мамаша.
– Может, тебе девочку позвать?

– Не надо девочку, - отмахнулся Макс, но маман не отстала.

– Не хочешь девочку - найдем мальчика, - женщина хрипло рассмеялась, глядя на то, как перекосило рыцаря.
– Ну нет, так нет. Зачем ты вообще тогда приходишь к нам, если не за этим? Любишь смотреть?

– Нет!

– И снова "нет", - всплеснула руками женщина.
– Сплошное отрицание.

– Да ты философ, Мамаша, - криво усмехнулся Макс.

– Я не философ, но у меня богатый жизненный опыт, молодой человек.

Они помолчали. Максу сказать было нечего, маман же о чем-то задумалась, периодически хитро поглядывая то на рыцаря, то на сжавшуюся в комочек девочку в углу.

– А давай я тебе расскажу, зачем ты к нам ходишь, - прищурив единственный глаз, заговорила Лин.
– Тошно тебе, парень, тошно и пусто. С одной стороны, тебе вроде и деться некуда, ведь вот оно, твое светлое будущее, без еретиков, колдунов и иноверцев. С другой - ты понимаешь, что все твои восторженные мечты пошли...кхм, скажем, к моим девочкам под юбки. За что боролся, на то и напоролся. Поправь меня, если я не права.

Макс только плечами пожал, слов не нашлось.

– В казарме тебе делать нечего, на собратьев уже отворотясь не наглядишься, а гонять новобранцев из местных тебе претит еще больше, чем с ними же пить и грабить купцов. И потому ты ходишь в мой бордель. Так это полбеды, ладно б еще к девочкам приходил, так ты являешься сюда с одной целью - предаваться унынию!
– Мамаша грозно взмахнула дымящейся трубкой и парня окутал сладковатый дым.
– Тебе ваши жрецы никогда не говорили, что уныние - грех?

– Не богохульствуй, - вяло отозвался Макс, лишь бы хоть что-то сказать.

– И в мыслях не было, - отмахнулась женщина.
– Сам посуди. Вы ж сами талдычите, что испытаниям радоваться надо, потому что их этот ваш бог посылает. Вот и радуйся! Если ничего не делаешь, чтобы изменить ситуацию, так хоть удовольствие получай!

– Что ты сказала?
– неуверенно переспросил рыцарь. В голове что-то щелкнуло, слова старой шлюхи показались невероятно важными.